"Роберто Зукко" на свободной сцене [ Редагувати ]

Те, кто регулярно отслеживают психо-социальный ресурс человечества, наверняка уже отметили: мы стали не то чтобы хуже, жестче или черствей - мы стали иными. Наша человеческая природа стремительно ветшает и мутирует. И, возможно, пора перефразировать некогда популярное культурологическое мотто "человек в меняющемся мире" на более уместное - "меняющийся Homo в меняющемся мире".

Бесстрастный свидетель и жертва необратимых Homo-перемен - театр. Настроившись в ХIХ веке на слух, он вынужден был переключиться на восприятие оком в столетии ХХ, а уж сегодня вообще превращается в некий вид пространственно-чувственного иллюзиона.

Постановщик "Роберто Зукко" (и автор еще нескольких довольно странных спектаклей, отчасти сдержанно воспринимаемых публикой из-за шершавости формы и угрюмости содержания) Дмитрий Богомазов ощущает театр как живую материю, способную покрываться зябкими пупырышками от холода вечности и источать на зрителя ароматы стыда и сомнений. Он создает театр подобно тому, как исторгают стон, плач или зубовный скрежет. Но, что важно, запечатлевает в них именно современного меняющегося Homo. Театральные средства (площадку сцены, декорации, звукоряд, тело актера) режиссер воспринимает как продолжение и умножение психо-физических функций человеческого существа, как камертон его душевного строя. При этом Богомазов не использует психологические методы театра позапрошлого века, как и аппликации из движущихся фигурок века нынешнего. В его театре исходным для игры является не содержательно-смысловой, а чувственно-смысловой посыл.

Так что изначально следовало предполагать, что, обращаясь к скандальной пьесе француза Бернара-Мари Кольтеса "Роберто Зукко", героем которой является маньяк, убивающий среди прочих собственную мать и заставляющий торговать телом собственную сестру, лидер театра "Вільна сцена" вряд ли примется, как принято в традиционном театре, искать мотивы и причинно-следственные связи поступков центрального персонажа и объяснять зрителям, что такое хорошо и что такое плохо.

Драма Кольтеса становится для Богомазова поводом для проверки возможностей театра вздуться и пульсировать, как нарыв на живой ткани, выворачивая вместе с гноем боль человеческого существа, то есть изнанку самого главного героя. Становящийся на время спектакля Роберто Зукко, актер Виталий Линецкий существует не как персонаж, а как своего рода реинкарнация самого автора (он даже внешне похож на Кольтеса). Жестокие, гнусные, подленькие фразы он проговаривает мягким, вкрадчивым шепотом, щурит глаза, словно тишайшее, наивное существо, запинается, комплексует и робеет. Он не зол и не груб, а требователен и нетерпим. Уничтожать ограниченных и самодовольных обывателей для него, что сорняки выпалывать. В подобной интерпретации Роберто - не монстр, не исчадие ада. Напротив, он умильно похож на каждого, кто носит вериги социальных обязательств (семья, общественно примерное поведение, сдерживаемые сексуальные инстинкты), а живет иллюзиями и подпитывается глубоким романтизмом.

Реинкарнация удается Линецкому на все сто, но достигает он и еще одного эффекта. Актер приближает к себе каждого потенциального Зукко, заставляет зрителей во время спектакля внутренне разоблачиться и расчувствоваться. Такая сентиментальная реакция публики для богомазовских работ последнего времени - явление уникальное. Безукоризненно просчитанные и строго структурированные, они вызывали все что угодно, только не сердцебиение и слезы, ибо доселе чувства в его театре не прорывались на поверхность сами: их наличие доказывалось рациональным путем.

Все остальные роли в спектакле, лучше или хуже, но именно сыграны: так режиссер проводит демаркационную линию между миром героя и миром людей. Отрадно отметить, что в "Роберто Зукко" богомазовское детище "Вільна сцена" сложилась таки в упрямый творческий коллектив и утратила студийную подростковую необязательность. Свидетельств тому в актерском ансамбле спектакля предостаточно, но больше всего поражают искусительные глаза-маслины Талы Калатай, играющей девчонку, стертая безобразность сестры в исполнении Виталины Библив и ханжеская омерзительность двух героинь Светланы Штанько.

Рядом с подобными женщинами и отморозками-мужчинами с остекленевшим взглядом гуттаперчивый, субтильный Роберто - не преступник, а жертва: он немощный, жалкий и одинокий, как последний уличный старик, на которого временами походит пришептывающий Виталий Линецкий. Но даже и при таком суперточном сценическом существовании исполнителя главной роли, спектакль мог бы превратиться в серию печальных и страшных картинок, если бы режиссера не заботила исковерканность и "душевное нездоровье" современного Homo. В "Роберто Зукко" театр "Вільна сцена" предстает утонченно-чувственным существом, на шаг опережающим человека и потому понимающим его лучше, нежели он сам. К тому же Богомазов, как мог, подыграл своему современнику: ставя спектакль, он словно учел ленивый взгляд сегодняшнего зрителя, привыкшего глядеть в квадрат компьютерного монитора. Этот выработанный виртуальным подножным кормом взгляд-рефлекс театрального зрителя ХХI века обязательно вцепится в Роберто Зукко, поймать которого так же невозможно, как словить в глубине экрана мечущуюся фигурку, которая в реальности просто не существует. Как, впрочем, и поймать самого себя. 

Анна Веселовская, "Столичные Новости"