Замаринованные в "городке" [ Редагувати ]
По традиции столичные театры заканчивают сезон премьерными спектаклями. Некоторые из них еще можно успеть увидеть.
Лучше сразу сниму груз с души и покаюсь: конечно, все спектакли, о которых пойдет речь ниже, заслуживают не нескольких лапидарных обзорных фраз, а отдельных рецензий. По ряду причин статьи эти в течение сезона не написались, а в следующем, опасаюсь, и не напишутся: что-что, а на дефицит театральных премьер и прочих разномастных художественных событий и зрелищ нам нынче жаловаться грех - не везде даже и побывать успеваешь. А успев, не всегда находишь верные слова, чтобы о них рассказать. Чтобы и не разглагольствовать попусту, и не вешать ярлыки, и не учительствовать, и не брехать, конечно, в любом значении этого слова.
Потому заранее извините за краткость. Или, наоборот, поблагодарите за нее.
Несколько недель назад в Киевском Молодом театре начали играть спектакль "Маринованный аристократ". Пьеса писалась драматургом Ирэной Коваль специально на премьера трупы Алексея Вертинского с явным восторгом перед его уникальным трагикомическим дарованием и, вероятно, с тайной надеждой, что этот победительный талант и гипнотическое обаяние актера вытащат из публицистически-абсурдистского текста едва прощупываемый в нем смысл. К этому обреченному занятию подключился и режиссер Станислав Моисеев, однажды уже пытавшийся добыть художественные достоинства из предыдущей пьесы плодовитой британской подданной, живущей в Киеве, - "Лев и львица". Опытный постановщик, он добавил к Вертинскому трио прекрасных исполнителей (Виктория Авдеенко, Ирма Витовская, Валерий Легин), изрядно перекапустил текст, пришпорил собственную фантазию, сочинив множество пикантных гэгов и, назвав это зрелище почему-то "украинско-британским fantasy" (хотя там нет ни колдунов, ни орков с эльфами, ни прочих гуманоидов и сказочных или инопланетных персонажей), предъявил его публике. Смысла не прибавилось, но получился лихой и веселый фарс. Зрители не скучают, да им этого и не дают. Собственно, "Маринованный аристократ" в Молодом театре - безжалостный дивертисмент. Элегантный лубок для зрителя с инфантильным, полудетским сознанием. В некоторых эпизодах (к примеру, с рекламой женского нижнего белья, которым жена главного героя торгует на базаре) с залом обращаются как на детском утреннике (хотя, как знать, может так развлекают клиентов и на корпоративных вечеринках?).
Сам сюжет, в центре которого актер, мечтавший воплотить на сцене Мазепу (вот уж, право, несчастный гетман, вновь осенивший своим именем чванливую бестолковщину), но вынужденный забавлять маразмирующую английскую супружескую пару, притворяясь для услады старичков разными существами, дает театру карт-бланш для самых дерзких и парадоксальных экспромтов. Режиссер использует эту возможность всласть, иногда балансируя на грани вкусового фола, но, по счастью, нигде не впадая в откровенную пошлость. Он словно жонглирует пьесой, превращая ее в бездумное конфетти пестрых и озорных эпизодов. В финале же оглушает отхохотавший до колик зал поистине метафизической сценой, внезапно опрокидывающей разыгрываемое полтора часа абсурдистское ревю в ужас подлинного, космического абсурда: жена убитого и замаринованного в аквариуме (эту драматургическую нелепость даже и комментировать неохота) героя, нарядившись, причесавшись и загримировавшись под Мэрилин Монро, щебечет по мобилке с компаньоном, разрабатывая новую масштабную промо-акцию женских трусиков и бюстгальтеров. И вдруг задает себе вопрос: "Зачем все это?" Звучит он жутко. И бьет в душу, как гарпун. Ей-богу, из театра лучше выходить с такими травмами.
Замечательный финал сочинил к спектаклю "Истерия" Терри Джонсона в Национальном театре имени Ивана Франко и режиссер Григорий Гладий: хулигански дымя сигарой и оседлав игрушечный паровозик, главный герой - отец современного психоанализа Зигмунд Фрейд - удаляется из жизни и со сцены. Наверное, в вечность. На протяжении почти четырехчасового действия авторы этого занимательного во многих отношениях зрелища копаются в душе и биографии одного из главных исторических персонажей прошлого столетия, беспощадно вытаскивая на публичное рассмотрение собственные фобии и комплексы венского психиатра. Наблюдать за этим иногда весьма увлекательно, иногда - неимоверно скучно. Но посмотреть спектакль я все же вам рекомендовал бы. Хотя бы из любознательности: эта "Истерия" сочинена в чрезвычайно редком для нашей сцены стиле постмодернистского представления. Гладий, истый подвижник лабораторного театра, приняв предложение поставить спектакль на главной драматической сцене родной страны (сам он уже лет двадцать как отсюда уехал и давно заякорился в Канаде), изрядно рисковал. Его метафизическая техника совершенно не предназначена для гранд-постановок, которых поневоле требует демократическая сцена Национального театра.
Дело тут не только в неизбежных художественных компромиссах, но именно в способности без непоправимых потерь "приладить" себя к совершенно чужим для себя условиям - иному способу актерского существования, иному слуху зала. Гладий и его соавтор, художник Владимир Ковальчук, проявили, надо признать, завидное упорство и максимализм. Созданная ими пространственная среда и остроумные манипуляции с ее деталями временами впечатляют. Как, кстати, и многие артисты, иногда замечательно откликающиеся на эту среду. Но принципиально изменить их привычный способ диалога с залом, как и адаптировать к этому залу весьма замысловатый текст драмы Терри Джонсона, у режиссера сил все же не хватило. Подозреваю, что спектакль будет постепенно увядать, а потому лучше успеть увидеть его пораньше. Увидеть Богдана Ступку, в значительной степени реинкарнировавшего во Фрейде из "Истерии" своего недооцененного короля Лира, увидеть его сына Остапа в роли самозабвенно эгоистичного Сальвадора Дали, увидеть неожиданного сдержанного Леся Заднепровского, играющего врача Егуду - еврейского мудреца, лучше других героев осознающего, как все в мире повторяемо и преходяще.
Эту истину, о трагической хрупкости и невыразимой нежности нашей обыденной жизни, с искренней верой напомнили и создатели спектакля "Наш городок" в Киевском театре драмы и комедии. Поставил эту удивительную пьесу Тортона Уайлдера в "Левобережке" литовский режиссер Линас Мариус Зайкаускас. Поставил деликатно, неброско, как, в общем, и следует поступать в работе с таким отчаянно человечным, мудрым и печальным текстом. Психотерапевтическим, я бы даже сказал. С очень простым и великим рецептом - ценить каждое мгновение жизни. Солнечный луч на щеке, поцелуй, вкус молока, грохот поезда, случайный разговор с папой или мамой, гладкость боба в ладони, да все, что заметите, все, что с вами случится. Налейте в стакан холодной воды. Сделайте небольшой глоток. Вкусно? Жизнь - это миллион таких глотков.
Осталось объяснить заголовок. В современном театре чистая вода попадается куда реже, чем маринад. Наш артист обычно очень ловок, когда гримасничает, выкидывает фортеля, кричит и размахивает руками. Шутит и изображает. Тишина и естественность даются ему с трудом, а если честно, почти и не даются. Даже очень хорошие актеры в "Нашем городке" все равно кажутся пришельцами в него, гостями, пассажирами, вышедшими на чужой станции. Они, как ни парадоксально, слишком мастеровиты, чтобы быть правдивыми. Мне вообще последнее время кажется, что современный театр живет по правилам телепередачи "Городок". Прекрасной передачи, между прочим. Там лицедейство торжествует. Но в скетче, репризе, экспромте. На короткой и прямой дистанции. Вот такого - иногда вдохновенного - ремесла в названных спектаклях хоть отбавляй. А магии, от которой замирает сердце, и подлинности, надрывающей душу, почти и нет. Хотя финалы всех трех спектаклей - отменные.
Сергей Васильев, "Столичные Новости"
