Два государства - две правды о последней войне [ Редагувати ]

Слушая рассказы эстонцев о Второй мировой войне, я чувствую себя зачастую неудобно. Возможно, что и мои эстонские друзья ощущают, слушая меня, то же самое. Словно мы говорим не об одном и том же.

Первое различие между французами и эстонцами в единой памяти о Второй мировой войне затрагивает временные рамки событий. Для Франции война - довольно давнее событие. Вторая мировая война означала для французов просто короткую остановку. Франция отметила в 1944 году освобождение, для Эстонии же это было началом новых ужасов, так как война продолжилась советской оккупацией. Вторая мировая война была для Эстонии гораздо более страшной, а ее последствия более зримыми.

Герои и жертвы

Для меня одним из самых больших различий был статус участников Второй мировой войны. Для Эстонии конец коммунизма означал полный отказ от нынешней версии истории: когда эстонцы вновь получили право высказать мнение о дефинициях, они стали называть предателями героев, превозносившихся советским режимом. Конец 1980-х годов принес совершенно новые понятия о Второй мировой войне, в которых не было ничего общего с советской версией и которые были унаследованы от жертв коммунистического режима и эстонцев, воевавших в мундире Германии. Именно их точки зрения заполняют самые длинные книжные полки, переливаются разочарованием и энтузиазмом, стремятся утвердить правду, о которой пришлось вынужденно молчать 45 лет. Подобный борющийся энтузиазм мы видим в рассмотрении историков, например, Марта Лаара (экс-премьер Эстонии - прим. пер.).

Во Франции подобного коренного перелома в рассмотрении Второй мировой войны не произошло. Единственное серьезное изменение, которое произошло в 1970-1990-х годах, касается геноцида. В последние десятилетия геноцид стал для Франции главной темой Второй мировой войны, более того - главной темой новейшей истории западного мира. В основном это произошло потому, что Запад переместился из "эпохи героев" в "эпоху жертв" (Алайн Финкелькраут), где страдания жертв и немощных кажутся нашему поколению непереносимыми.

Наибольшие различия в коллективной памяти французов и эстонцев касаются, прежде всего, холокоста. Похоже, в Эстонии считают, что евреи действительно были вынуждены в ХХ веке много страдать, но страдать были вынуждены и эстонцы: просто эстонцы были жертвами геноцида, шедшего с другой стороны, о чем на Западе стремятся позабыть. Отсюда непонимание и раздражение, когда на Западе обращают внимание практически исключительно на геноцид. Похоже, что интерес эстонцев к холокосту скорее маргинальный. Тем самым евреи для эстонцев - другой народ, трагедия которого не затрагивает эстонцев так близко, как других эстонцев. Подобный образ мышления во Франции немыслим и шокирует.

Коммунизм и нацизм

Значительно разнятся понятия французов и эстонцев и о том, кто был злейшим из преступников ХХ века. Эстонцы убеждены, что между коммунизмом и нацизмом можно поставить знак равенства, причем эстонцы больше пострадали от коммунистов. Тем самым, олицетворением современного зла является коммунизм. Память о преступлениях коммунизма в Эстонии ярка и свежа. Коммунизм увязывают с вторжением, чужой властью, диктатурой и тоталитаризмом. Коммунист - это прежде всего предатель народа. Словом, коммунизм непростителен. И наоборот, преступления нацистов абстрактны, память о них далека и туманна, а то, что говорилось о нем в Русское время, считается частью официальной пропаганды или официальной лжи.

Многие эстонцы относятся к нацизму равнодушно, говоря, что то, что пришло позже, было гораздо хуже. Некоторые даже благодарны немецкой армии за то, что она мешала возвращению Красной армии, Русской власти и коммунизма.

Так не думают только представители старшего поколения, побывавшие в Сибири, но и историки. В пример можно привести точку зрения Лаури Вахтре, высказанную в одной из передач Викерраадио "История Эстонии": "В последнее время появилась целая плеяда мудрецов молодых или постарше, которые утверждают, что в 1944 году немецкий мундир был символом нацизма. До сих пор никто такой глупости не утверждал, так как нацистскими символами были свастика и знак СС, а немецкий мундир был просто немецким мундиром. Его носили в то время миллионы, и не только немцы, многие из которых думали не о Великой Германии, а которые воевали с коммунистами, что делали в подавляющем большинстве и эстонцы, носившие этот немецкий мундир. Но прошло время, мы стали членами Европейского союза, а среди европейских народов уже более полувека культивируется миф о тотально плохих немцах".

Во Франции эта пара фраз довела бы, очевидно, автора, до суда. По мнению большинства французов, просто негоже делать различия между немецким и нацистским мундиром. Вызывает особое осуждение даже мельчайшее сомнение в преступлениях нацизма, допущенное Вахтре в своей последней фразе. Во Франции свежи воспоминания о германской оккупации, так как это была для нас последняя оккупация. Нацизм нельзя простить: нацисты не защищали Францию ни перед кем, они ее унижали, грабили и уничтожали. Французы, воевавшие в немецких мундирах являются фашистами, убийцами евреев и, кроме того, предателями, воевавшими на стороне чужой власти. Еще и сейчас слово "националист" является во Франции ругательным словом, у которого нет ничего общего с "патриотом". Так как во время войны именно националисты были предателями.

У Европы много историй

Если в Эстонии Коммунистическая партия была партией убийц, то во Франции она была скорее партией казненных. Большую часть участников движения сопротивления составляли коммунисты, которые во время войны сражались за свободу и демократию и которые защищали народ от интервентов.

Для французов коммунист - это не жаждущий выгоды подручный чужой тоталитарной власти, а бедный рабочий, смелый парень, который сражается за права бедных, продает по воскресеньям на рынке газету L'Humanite и защищает Францию от "американского империализма". Во времена "холодной войны" коммунисты стали настоящими представителями французского патриотизма, которые заняли место, до того принадлежавшее правым, без которых оно оказалось из-за предательства Франции. Еще и сейчас многие французы считают, что коммунисты немного странные, но скорее разумные и симпатичные странные. Поэтому сравнение коммунизма и нацизма раздражает.

Можно ли сблизить эти два столь далеко отстоящих друг от друга исторических видения? Думаю, что до тех пор, что пока живы прямые свидетели трагедий ХХ века, не стоит надеяться, что разум может убедить две стороны, стоявшие по разные стороны конфликта.

Жан-Пьер Минодье, историк и переводчик, "Eesti Paevaleht"