Аджимушкай, подземелье смерти [ Редагувати ]
Умереть – было для них самым легким выходом. Старые каменоломни. Химические атаки каждый день. Нет пищи. Нет воды. Нет выхода. Зато есть отряд особистов, который постоянно ищет предателей среди своих. И расстреливает подозреваемых…
Фильм основан на реальных событиях, происходивших в 1942 году в каменоломнях села Аджимушкай (Крым).
Фрагмент дневника:
"Сегодня немцы пустили газ в 11 часов дня, но концентрация оказалась намного легче предыдущих. У нас теперь есть газоубежище, где помещается госпиталь. Правда, сделано оно наскоро, поэтому часть газов пропускает…"
1942-й год. Во время отступления советских войск с керченского полуострова нескольким тысячам солдат в суматохе забыли дать приказ об эвакуации. Целый воинский гарнизон и жители окрестных сел спустились в брошенные каменоломни. Они не знали, что обратно выйдут немногие.
Фрагмент дневника:
"Кроме бригад по добыче воды, всем было приказано заниматься уборкой трупов. Закапывали своих целый день, а конца и краю не было. Сегодня мы только на своем участке зарыли 824 человека…"
Июль 1942 года.
Радио:
"В районе Сталинграда наши войска отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. В течение дня уничтожено свыше 300 солдат и офицеров противника, подбито и сожжено 5 танков, подавлен огонь 2 минометных батарей. Героическими усилиями нашим войскам удалось остановить наступление гитлеровцев и укрепиться на подходах к городу. В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии сбито 9 немецких самолетов. Заместитель политрука т. Плешков огнем из противотанкового ружья сбил 2 немецких самолета. Один самолет противника сбил также младший лейтенант т. Потренко. Младший лейтенант т. Калинин из противотанкового ружья подбил тяжелый немецкий танк. Это уже третий по счету немецкий танк, уничтоженный лейтенантом…
Третьего июля 1942 года немецкой армии удалось захватить город Севастополь. Гарнизон в каменоломнях Аджимушкая оказался в глубоком тылу
Радио:
"Северо-западнее Сталинграда происходили бои местного значения. Н-ское подразделение отбило атаку румын и истребило 180 вражеских солдат и офицеров. На другом участке наши бойцы совершили вылазку в расположение противника…"
Двумя месяцами ранее. 20 мая 1942 года
Фрагмент дневника:
"Я видел на свете многое, но такого ужаса никогда не видел. Десять тысяч человек находилось здесь. Гражданские бросили все, захватили только то, что могли взять в руки. Казалось, под землей расположен город: говор сливался в большой шум."
Это пишет в тетрадке карандашом молодой офицер – младший лейтенант Трофименко. Он сидит у стены, пещера тускло освещена, но видно, что в проходах масса людей. Солдаты, медсестра, мирные жители. Какая-то женщина даже с коровой.
Цифра 10 тысяч мирных жителей, которая фигурирует в дневнике, может быть неточной. По современным подсчетам, их было около двух тысяч, но точная цифра неизвестна.
Немцы сразу же завалили большинство выходов из каменоломен, обнесли их колючей проволокой и построили доты.
Под землей были кое-какие запасы еды, но уже не хватало воды. Люди, спрятавшиеся в катакомбах, оказались в ловушке.
Вдоль коридора вышагивает майор. Его лицо напряженное. Он говорит четко, и достаточно громко, чтобы могли слышать все. За майором как тень ходит его помощник- лейтенант. Трофименко перестает писать и начинает слушать.
Майор:
- Важно четко выполнять распоряжения командиров. Это касается не только солдат. Это касается всех, кто оказался здесь. Вы теперь – тоже часть подземного гарнизона. Чтобы ни случилось – не паникуйте. С паникерами мы будем обращаться по законам военного времени.
Доподлинно известно, что под землей сразу же создали особый отдел "в целях предотвращения проявлений трусости и паникерства в гарнизоне", и специальный взвод, бойцы которого должны были выявлять "морально неустойчивых и склонных к измене" людей. Уже после войны в каменоломнях находили нашивки НКВД.
Возглавлял специальный взвод офицер, имя которого в архивах не сохранилось. Известно только его звание – майор.
Майор оглядывает толпу, бабку с коровой, тюки мирных жителей. Его голос смягчается. Вместо металла в нем появляются отеческие нотки.
Майор:
- Товарищи!.. Родные мои, надо продержаться. Это вопрос нескольких дней. Может, и того меньше! Немец сюда не сунется, патронов у нас хватит! Но мы не дадим гитлеровцам покоя и наверху! Вот-вот наши перейдут в контрнаступление, и мы покажем гитлеровцам, как соваться в Крым! Им никогда не взять Севастополь, никогда не отвоевать Крым! Скоро мы вышвырнем их отсюда, оттуда и будем гнать до самого Берлина!
Майора слушает и мальчишка Миша Радченко, совсем еще юный, ему едва ли пятнадцать. Он не боится – просто не понимает еще, чего можно бояться. И искренне верит каждому слову офицера НКВД.
Сегодня остался только один живой свидетель тех событий. Михаилу Радченко тогда было 15 лет. Мальчишкой он много раз бывал в каменоломнях, но в мае 42-го они стали для него тюрьмой.
Михаил Радченко:
- Я выскочил и через огород побежал сюда – в каменоломни. Когда я бежал, немец схватил винтовку и начал по мне стрелять. Тот немец что-то кричал, а что он кричал, я не знаю… И я заскочил в скалу. Зашел в скалу – и в каменоломни. И таким образом я оказался в каменоломнях.
- А сколько вам лет было?
- Пятнадцать. Пятнадцать лет было. Я вот где-то здесь забегал. Не помню. А вон там уже наши автоматчики сидели. И там уже гарнизон располагался…
24 мая 1942 года.
1942-й год. Лейтенант Трофименко идет по катакомбам – они действительно напоминают город. Вдали играет патефон. Вот кто-то спит. Вот в этой пещере медсестра помогает раненому. Вот – едят. Вот майор спрашивает мальчишку – того самого Радченко:
- Зовут-то как?
- Михаилом.
- Ты стрелять-то умеешь, Миша?
Мальчишка кивает.
- А в немцев стрелял уже?
Машет головой – нет…
Трофименко идет дальше. Солдат чистит оружие… Лейтенант Трофименко продолжает идти. Внезапно гремит взрыв явно недалеко - затряслись стены и посыпалась каменная крошка с потолка. Из бокового прохода выбегает человек. У него в крови подбородок, он кашляет.
Мужчина:
- Дым! Там дым!!!
Дым начинает тут же валить из этого коридора. Слышны крики, плач детей. Кто-то кричит "Пожар!". Несколько человек бросаются туда - в дым, но один из них спустя несколько секунд выбегает обратно, задыхаясь, падает на колени. Дым уже повсюду. Люди мечутся. Те, кто вдохнул дым, явно переживая страшные муки, корчатся на полу, раздирая одежду на груди, хватая себя за шею.
Майор первый понимает, что происходит.
Майор:
- Это газ! Назад! Все в дальний проход! Не заходить в дым!!! Закройте чем-то лицо! Не вдыхайте дым!!!
Фрагмент дневника:
"Они начали давить людей газами. Катакомбы полны отравляющим дымом. Бедные дети кричали, звали на помощь своих матерей… Но, увы, они лежали мертвыми на земле с разорванными на грудях рубахами… Кровь лилась изо рта. А вокруг крики: "Помогите! Спасите! Покажите, где выход, умираем!" Но за дымом – ничего не разобрать…"
Майору удается вытолкнуть несколько человек из дымного облака. Он сам порядком наглотался газа, но держится. Кому-то он резким движением наматывает на лицо плащ-палатку и укладывает на пол. Среди тех, кого он отталкивает в безопасный проход, – мальчик Миша Радченко. На помощь майору бросаются какой-то сержант и Трофименко. Они пытаются вытащить из дыма потерявших сознание.
Через какое-то время в коридоре никого живого не остается. Все заполнил газ. Только звучит теперь уже почти в тишине (крики раздаются где-то далеко) все тот же патефон.
Фрагмент дневника:
"Мы с Колей вытащили четырех ребят поближе к выходу. Но напрасно – они все умирали на наших руках. Чуть ли не на каждом квадратном метре можно увидеть один-два трупа. На боку, на спине, с открытыми ртами, окровавленными и ужасно распухшими лицами, выпученными глазами. Бойцы и командиры, женщины и дети... Дальше идти было незачем, ибо повсюду одно и то же. Мы все сняли шапки и опустили головы. Так и стояли минут пять – не находили, что сказать друг другу…"
Во время первой газовой атаки погибло не менее одной тысячи человек.
Трофименко тяжело кашляет, скорчившись на земле. К нему подбегает медсестра – растрепанная, перепачканная.
Медсестра:
- Еще один здесь! Лежи, лежи, тебе сейчас не надо вставать…
Трофименко:
- Я даже готов еще раз отравиться, чтобы такая красавица попереживала за мое здоровье…
Подбегают санитары с носилками. Перекладывают на них Трофименко.
Медсестра:
- Раз шутите, значит здоровы, товарищ младший лейтенант! Будете в госпитале медперсоналу помогать.
Трофименко:
- Я и говорю – мне от вашей красоты сразу лучше стало! Считайте, что я поступил в ваше распоряжение!
Медсестра уже убегает дальше. Трофименко откидывается на носилки, его уносят.
Михаил Радченко:
- Мы не знали, что было с теми, кто попал к немцам. Откуда мы могли знать? Мы с Колей вот здесь видели тогда… Шли - и слышим разговор. Я подлез и стал смотреть наверх. А там бомба и крик. Ну вот. А там к бомбе привязан человек был…
26 мая 1942 года.
Майор беседует с одним из солдат в импровизированном штабе. Кто-то завел патефон. Полилась музыка. Мальчик Радченко здесь же – старается выглядеть как взрослый солдат, внимательно прислушивается к беседе майора и солдата (рядом с майором, как бы участвуя в беседе, но не вставляя ни слова, стоит лейтенант – извечный спутник майора).
Солдат:
- Так до колодца от главного входа всего несколько метров! Рукой подать. Наберем – и назад! Сейчас ночь глухая, шансы хорошие.
Майор:
- Сколько человек тебе надо?
- Втроем бы справились.
- Есть два добровольца?
Трофименко одним из первых поднимает руку, но внезапно его одергивает медсестра.
Медсестра:
- Не пущу!
Трофименко смотрит на нее удивленно. Она, смутившись, поспешно добавляет:
- Кто мне с ранеными поможет? На себе мне их, что ли, таскать?
До колодца у одного из выходов и в самом деле – меньше десяти метров. В первые недели подземной блокады, пытаясь принести оттуда воду, погибли около ста пятидесяти человек.
Пока длится этот диалог, майор выбирает двоих из тех, кто поднял руку. Мальчик Радченко тоже тянул руку изо всех сил, но его не выбрали.
Добровольцы тут же уходят.
Солдат:
- Через двадцать минут уже будем чай кипятить!
Через несколько дней командование подземного гарнизона запретило вылазки к колодцу, чтобы прекратить бессмысленные жертвы.
Патефон давно закончил играть. Игла издает неприятный звук – пластинка закончилась. Но никто не переворачивает ее и не выключает патефон – всем не до того. Люди смотрят в туннель, откуда должны были прийти те, кто ушел за водой. Кто-то смотрит на часы. Кто-то из толпы:
- Что там с ними? Может, за ними пойти?
Майор молча качает головой – не надо… Трофименко делает записи в дневнике.
Фрагмент дневника:
"Воды! Воды бы… После газовой атаки даже с боем брать воду уже не с кем. Людей осталось очень мало, да и без толку. Кто-то из штабных работников вдруг сообщил, что он сосал влажный камень и этим смог утолить жажду."
Михаил Радченко:
- Мы воду брали – это, прежде всего, сосали потолки.
- Как это?
- Ну, выступ - камень – берешь губами… и вот таким образом высасываешь. Десна разъедались! Если ты насосал, к примеру, кружку воды, то полкружки отдаешь, а полкружки – сам выпиваешь.
27 мая 1942 года.
Пещера. Жизнь налаживается – царит легкая бытовая суета. Играет патефон.
Фрагмент дневника:
"Начинает налаживаться жизнь! Наш первый батальон теперь третий. Танково-истребительная рота перестала существовать как таковая – после газовых атак нас там осталось всего-то 18 человек. Так что роту расформировали, и теперь все мои друзья разбросаны по разным подразделениям."
По коридору идет майор со своим вечным спутником лейтенантом. Он подходит к патефону и снимает иглу с пластинки. Делает это рукой. Немного резко, отчего слышен неприятный звук. Все останавливаются, как вкопанные, поворачиваются к нему.
Майор:
- Всем внимание! Как командир специального взвода особого отдела гарнизона, я уполномочен заявить: в каменоломнях орудует предатель. Гитлеровский пособник, который передает им схемы расположения подразделений в каменоломнях, сообщает о готовящихся вылазках, планах, мероприятиях. Вы сами знаете, что враг с поразительной точностью производит взрывы непосредственно над помещениями штаба гарнизона, штабов батальонов и складов. Возможно, этот человек сейчас стоит здесь.
Люди начали переглядываться. Лицо одного из солдат меняется – круглолицый мужичок простоватой внешности весь будто съежился. То ли от мысли, что предатель рядом с ним, то ли от чего-то еще.
У сотрудников особого отдела были веские причины, чтобы заподозрить предательство. Слишком уж точно немцы наносили удары обитателям каменоломен. Только подкоп, который они пытались прорыть к колодцу, взрывали несколько раз.
У врага наверняка была схема расположения гарнизона в катакомбах. Вот только откуда?..
Майор:
- Возможно, он в другом подразделении на противоположном конце катакомб. Неважно. Важно, что мы ищем его каждую минуту и найдем. Я призываю всех коммунистов и сознательных красноармейцев проявить бдительность. А предатель будет найден и расстрелян.
Майор и лейтенант решительным шагом удаляются в полной тишине.
Пещера. Несколько людей ртами собирают влагу с выступов и сплевывают во фляги. Среди них – автор дневника Трофименко и мальчик Радченко. Перед тем, как прильнуть к камню, иногда они пробивают в нем отверстие (используя молотки и длинные гвозди) и сосут воду оттуда.
Фрагмент дневника:
"Если просто сосать влажный камень – достаточно воды не насобираешь. Поэтому мы пошли на хитрость: научились применять более выгодные методы, казалось бы – вовсе без техники! Надо пробить дырку далеко в глубь камня и с силой втянуть в себя воздух – тогда в рот в распыленном состоянии попадает больше капель воды."
Люди продолжают сосать воду. Один из молодых солдат несколько раз глотает воду, подолгу не сплевывает во флягу. К нему обращается сержант, заметивший это (тот самый, который помогал майору вытаскивать людей из дыма):
- А ты просто попить сюда пришел, а, боец?!
Тот замирает и растерянно смотрит.
Сержант:
- Или ты не понимаешь, что тебя там ждут с этой водой? Что там раненые помирают, что для них каждый глоток важен?! Ты и так половину от собранной воды получишь!
Солдат, пивший воду:
- Губы просто все разъело… В горле пересохло совсем…
Трофименко:
- Может, ты тогда к колодцу сходишь? Раз тебе губы разъедает! Там вон – раз, и ведро набрал! И губы не разъедает. Только что-то живым никто не возвращается.
Солдат, пивший воду:
- Виноват, товарищ младший лейтенант.
Помещение, в котором люди слушают по рации сообщения Совинформбюро. Звучит сообщение Левитана. Радист подстраивает рацию, чтобы было меньше треска.
Радио:
"…продолжаются ожесточенные бои в районе Севастополя. Нашим Войскам удалось уничтожить живой силы противника…"
Это буквально последние предложения сводки. Она заканчивается и все расходятся. Трофименко куда-то быстро идет, по всему видно – у него хорошее настроение.
Трофименко входит в госпиталь. Раненые. Медперсонал. Трофименко идет между носилками. Подходит к медсестре, которая сушит постиранные бинты.
Трофименко:
- Товарищ медработник! У вас обеденный перерыв бывает?
Медсестра:
- Так обедать же нечего!
- А перерыв должен быть.
Садится перед ней на носилки.
- Ты самая красивая на свете, знаешь об этом?
- Так, не сиди здесь, увидят… Пришел тут ко мне…
- Я говорю, ты красивая очень!
- С ума сошел? Мы тут все – как с того света. И в копоти все от этой резины…
- Причем тут копоть? Говорю, красивая, значит – красивая. Давайте, товарищ медработник, раз вы строгая такая, буду вам с бинтами помогать.
Берет постиранные бинты, начинает развешивать вместе с медсестрой…
29 мая 1942 года. Газовая атака. Паника.
Фрагмент дневника:
"Требуется вода, чтобы смочить марлю и через влажную дышать. Но воды нет ни одной капли. Тащить кого-то к выходам нет смысла – там везде бросают гранаты. Выходит – один выход: умирать на месте… Пробираюсь к центральному входу, думаю, что там меньше газов. Теперь верю, что утопающий хватается за соломинку: здесь наоборот газов пустили еще больше… Вопли, душераздирающие стоны. Кто может – идет, кто не может – ползет… Какой-то полусумасшедший схватился за автомат и начал палить куда попало. Это предсмертная судорога."
Михаил Радченко:
- А это было 29 мая… Немцы вкачивают еще больше газа! Понимаете или нет? А он потом расходится и после себя оставляет желтую пелену. Ну, как бы снег припорошил – понимаете? И человек идет, и след его остается – такое количество там было этого газа.
Июнь 1942 года.
Фрагмент дневника:
"Был уже прорыт подземный ход к наружному колодцу, но фрицы или услышали стук, или им донесли предатели… В общем, взорвали наш подземный ход. При этом убиты красноармейцы и сам инженер. Надежда достать воду через подземный ход не сбылась. Воды по-прежнему нет.
Из коридора, куда только что убежали санитары, выходит человек, весь засыпанный пылью – тот самый Михалыч, которого поразили слова майора о предательстве.
К нему сразу подбегает несколько человек, находившихся в госпитале. Из толпы кто-то спрашивает:
- Михалыч, ну что там?
Михалыч:
- Всех привалило…
- А ты как жив?
- Так я отошел как раз…
Невнятное объяснение Михалыча производит на всех эффект грянувшего грома – все замолчали, уставившись на него. Мол, как это - отошел... Лейтенат – вечный спутник майора – был в неподалеку. Он сразу вышел куда-то.
Из толпы – мрачно:
- Главное, знать, когда отойти…
Михалыч:
- Да вы че, мужики… Я по нужде отошел.. Вы че, мужики? Повезло просто, сейчас бы тоже… Вы че?
Из-за угла появляются лейтенант и майор. Все сразу расходятся. Михалыч остается стоять один. Майор и лейтенант подходят к нему с двух сторон и уводят. Тот пытается оправдываться на ходу, но его подталкивают вперед, мол, еще будет время поговорить.
Тайные операции обитателей гарнизона пресекались немцами неоднократно, особый отдел полагал, что предатель - в каменоломнях.
В пустом коридоре слышен звук капающей воды. Майор с факелом из покрышки в руке осторожно идет по коридору. Вот и "водокап" - вода капает прямо в армейскую каску.
Фрагмент дневника:
"Борьба за воду стала возрастать. Теперь уже доступа к колодцу совершенно нет. Зато найдено место, где вода капает сама."
В этом месте из дневника вырвано 10 страниц. Что на них было и кто вырвал их - неизвестно.
Каска опрокинута. Воду явно не кто-то выпил – она разлилась, в каске осталось на дне, рядом – лужа…
Майор:
- Крысы, что ли... Или сама опрокинулась… Стояла же, вроде... Черт бы побрал... столько воды...
Устанавливает каску и уходит.
По коридору, припорошенному желтым, ходят люди. В одном из помещений идет партсобрание. Там тоже все в желтой пыли.
Присутствуют только военные, среди них – Трофименко. Он сидит рядом с медсестрой и потихоньку берет ее за руку.
В стороне сидит майор, наблюдает за всеми. Рядом – его помощник лейтенант. Выступает какой-то военный.
Выступающий:
- Товарищи, наша задача почетная, и мы должны ее выполнить. Условия для добывания продуктов у нас сложные, но возможные. Всякая трава имеет витамин "С", товарищи! А щерица и лобода у нас прямо под самыми амбразурами растет. Нужно заготовить травы неограниченное количество. Это сэкономит нам крупы и вообще все наши продукты.
Кто-то говорит: "Правильно, молодец". Встает сержант, желая сказать слово.
Сержант:
- Я хочу вот что сказать. Почти все гражданские ушли. Те, кто не погиб, конечно. Они ушли, и мы им не препятствовали. Это правильно…
Реплика:
- Не правильно! На съедение фашистам людей отдали! Никто не знает, что с ними случилось! Кормить их нечем было… Вот и пришлось…
Солдат спокойным жестом утихомиривает говорящего.
Сержант:
- Я о другом хочу сказать. Нас все меньше. Вода, которую мы добываем, – это капли. Жалкие глотки. Еды у нас практически нет, но из-за жажды мы об этом почти не помним. Нас регулярно травят газами. Очень скоро мы начнем умирать сами по себе.
Майор:
- Мы это и без вас знаем, сержант Рабоче-крестьянской Красной Армии. Что вы нам хотите всем этим сказать?
Сержант:
- Я думаю, мы должны сдаться.
Все оторопели. Повисла мертвая тишина.
Сержант:
- Это война. Можно выиграть бой, можно проиграть. Мы проиграли свой бой. Нужно сдаться, незачем губить тысячи жизней. Оставаться здесь – все равно, что покончить с собой. Мы можем еще пригодиться родине, когда наши освободят…
Майор:
- Такие как вы – не пригодятся. Снять ремень. Сдать партбилет.
За время блокады в подземном гарнизоне расстреляли сто двадцать пять человек.
Выстрел.
Тупик в одном из коридоров. Секунду назад расстреляли человека. На полу – тот самый Михалыч. Двое красноармейцев оттаскивают труп в сторону, к стенке подводят другого человека – это сержант, призывавший на партсобрании сдаться.
20 человек – расстреляны за изменнические намерения, 80 – за нарушение дисциплины, 5 – за воровство.
Михаил Радченко:
- За мое время только одного расстреляли. Были паникеры, конечно, но в основном – я должен вам сказать – в основном там цементировалось, так сказать, там были коммунисты. В основном – коммунисты, как мне кажется.
- А за что расстреляли?
- За панику. Он кричал там, что давайте выходить, сдаваться… А немцы расправлялись очень жутко…
Какой-то солдатик возится каким-то пробором. Рядом стоит рация – не работает. Подходит майор.
Майор:
- Как успехи?
Солдат:
- Батареек больше нет. Хотел вот динамо-машину сделать, но запчастей не хватает…
- Ты придумай что-то. Сам понимаешь – без этого мы вообще от мира отрезаны…
Дневник возобновляется на дате 30 июня, но здесь автор дневника сбился со счета дней – дальше числа путаются. Снова дата – 1 июня.
Июнь 1942 года. Каменоломни. Люди копают колодец прямо под землей.
Михаил Радченко:
- Тогда стали рыть колодец прямо внутри каменоломни. Вы, наверное, видели этот колодец. Можете представить – 15 метров монолитного камня, и немцы поверху ходят. И нужно было таким образом, чтобы очень тихо все было. Знали, что его могут взорвать немцы. Ну, кто продаст, может, или что там. Вот он. Но потом немцы все равно его обнаружили как-то и произвели два взрыва прямо возле колодца…
Снова 42-й, колодец, в котором работают люди. Раздается взрыв. Люди выскакивают из ямы. Еще один – сыпятся камни…
По коридору в каменоломнях идет майор. Он очень чем-то доволен. Крутит в руках какой-то провод. Навстречу быстро идет солдат – весь в пыли.
Майор:
- Стой! Что там случилось? Ты у колодца был?
Солдат:
- Так точно, товарищ майор. У колодца. Немцы прямо над нами взорвали. Потолок не обвалился пока, но работы остановили. Бегу в штаб докладывать.
Майор:
- Вот возьми – к докладу… Пока колодец делаем, это нам почти как колодец будет…
Дает солдату кусок телефонного кабеля и какую-то проволочку. Тот берет, смотрит непонимающе.
Майор:
- Это кабель телефонный … Если проволоку вытащить, то через него можно воду собирать, понимаешь? Не губами сосать… А вот – если во влажном месте проволочку такую вставить – вода сама будет капать. Сечешь? Так она у нас в двух местах капает, а так в десяти будет, понимаешь?
Данных о том, кто придумал использовать телефонный кабель для сбора воды, не сохранилось. Это простое изобретение существенно облегчило работу так называемым "бригадам сосунов".
На складах, которые были расположены под землей еще до начала блокады, хранились огромные запасы кабеля. Теперь воды можно было добыть больше. При этом известняк не разъедал больше губы и десны.
Солдат:
- Так точно, понял все! Передам начальнику обороны… Это самое… Здорово вы это придумали… Кабеля у нас тут – завались!
Майор:
-Давай, бегом марш! Без колодца мы все равно не очень-то напьемся…
За их разговором в коридоре наблюдает мальчишка – Миша Радченко. Он все слышал и тоже очень рад.
Михаил Радченко:
- Потом пришла техника. Дырочку просверлишь, трубочку туда вставишь, ваткой затрамбуешь хорошо… Вот так потянешь – и в кружку. Уже чище, понимаете?
Миша Радченко улыбается своими растрескавшимися губами. Солдат убегает. Майор подмигивает Мише.
Полная темнота. Входят несколько солдат с факелами, освещая помещение. На полу спят люди. Входит майор.
Майор:
- Встать!
Все встают, становятся вдоль стен в некое подобие строя.
Майор:
- Вещи к осмотру!
Солдаты, пришедшие с майором, начинают рыться в личных вещах людей. В одном вещмешке находят листы бумаги. На них начерчено что-то вроде плана. Солдат подбегает к майору, бормоча что-то вроде "Вот подозрительные чертежи… На план каменоломен похоже…"
Майор берет бумаги и подходит к солдату, которому они принадлежат.
Майор:
- Что это?! Отвечай! Зачем план катакомб рисовал?! Что отмечал здесь?!
Солдат:
- Для себя… чтоб не блуждать…
Майор (своим красноармейцам):
- Увести!
Солдата уводят.
Установлено, что в катакомбах действительно был предатель, который передал немцам точные чертежи каменоломен и схему расположения гарнизона. Кем был этот человек – не известно. Особый отдел настоящего предателя так и не выявил.
Июнь 1942-го. Катакомбы. Офицер отдает команду "Газы". Люди организовано и быстро заходят в газоубежище – закуток из камней, промазанных глиной, который сверху накрывают брезентом.
Начиная с июня, немцы начали ежедневно пускать газ в каменоломни. Каждое утро у нескольких выходов начинали работать специальные машины, нагнетая под землю ядовитый дым …
Сам офицер надевает противогаз и раздает команды. Миша Радченко разгребает небольшую ямку, ложится в нее лицом и накрывается шинелью.
Обитателей каменоломен спасает только немецкая пунктуальность – почти всегда они начинают ровно в десять, и ровно в два – заканчивают. Через несколько часов воздух в каменоломнях снова чистый. С утра – все сначала.
Михаил Радченко:
- Вот начинают они с 10-ти утра. Видать, с самолета там какие-то моторы были, которые нагнетали газ. Как Юнкерс-88… И вот так вот – волной, волной этот газ шел. Он как дым. Представьте себе в таких условиях… И сразу ложись – и роешь ямочку. Накрываешься чем-нибудь и возле земли дышишь…
Газовая атака продолжается. Офицеры в противогазе раздают команды. Двое солдат –тоже в противогазах - поправляют брезент на газоубежище. Внутри и Трофименко. Он улучил момент и пишет дневник.
Газ, который применяли немцы, – это смесь фосгена и слезоточивого газа. Есть данные, что это была новая разработка, которую немцы решили испытать в Аджимушкае. Газ выглядел как дым, обжигал кожу и глаза, вызывал удушливый кашель и сильную боль в груди – человек, вдохнувший дым, получал ожог легких. У тех, кто вдыхал смертельную дозу, горлом шла кровь …
Фрагмент дневника:
"Газ, как обычно, начали пускать в десять утра. Но у нас теперь есть газоубежища. В щели, правда, просачивается дым, но его немного. Люди кашляют, но дышать все равно можно. Погибают только те, у кого слабые легкие."
Газ рассеивается. Люди начинают выходить наружу, вставать с земли. Трофименко тоже выходит.
Фрагмент дневника:
"Немцы пунктуальны во всем! Днем – обязательно перерыв: с двух до четырех фрицы обедают. Во время перерыва газ в воздухе еще остается, но дышать уже можно. Потом снова пускают газ и – до восьми вечера. Часам к двум ночи воздух очищается, и до десяти дышим чистым. Утром – все сначала."
Трофименко заходит в другое помещение, где люди тоже встают с земли после атаки. Он подходит к медсестре – она, как многие, лежит лицом вниз, накрывшись плащ-палаткой.
Трофименко:
- Все, товарищ медработник, в газовой атаке – обеденный перерыв! Так что вставайте!
Он касается ее плеча, тормошит, потом переворачивает резко. Она умерла. Он обхватывает голову руками и беззвучно рыдает.
Тишина и темнота – все, видимо, спят. Майор с чадящим факелком проверяет "водокапы". Опять натыкается на опрокинутую каску. Берет ее в руки. Чертыхаясь, хочет швырнуть об стену, но сдерживается и нервно ставит на место, сильно ударяя об пол.
Опять в подземном городе жизнь своим чередом. Опять Трофименко идет по коридорам. Только на этот раз он еле передвигается, надрывно кашляет, сгибаясь в три погибели, опирается на стены. Садится на свой лежак, достает тетрадь, начинает писать.
Как звали автора дневника – тоже точно не известно. С самого начала во всех исследованиях фигурирует фамилия Сариков, но позднее один из очевидцев заявил, что дневник под землей писал его однополчанин – Трофименко. В любом случае, этого человека точно звали Александром и он был в звании младшего лейтенанта.
Фрагмент дневника:
"Один воентехник взялся за день закончить подземный ход к наружному колодцу. Принес в штаб батальона ведро воды! Не знаю, как я ее пил, но мне кажется, что воды как будто и не было. Воду брать очень трудно – по подземному ходу можно идти только на четвереньках…"
Трофименко опять закашливается, ложится обессиленный на пол, остается лежать, глядя перед собой воспаленными глазами.
Считается, что Трофименко умер от дизентерии – симптомы, описанные в дневнике, указывают именно на это. Но автор упоминает и кое-что, позволяющее предположить, что причина смерти – отравление одной из составляющих немецкого газа – фосгеном – например, тяжелый длительный кашель и сильная боль в груди.
На этом дневник обрывается. Младший лейтенант Александр Трофименко действительно умер под землей в конце июня 1942 года. Предположительно – от кишечной инфекции.
Возле тела Трофименко стоят несколько человек. Кто-то стоит у тела на коленях, потом встает и накрывает ему голову лежащей рядом гимнастеркой. К телу подходит майор. Он наклоняется и поднимает лежащий рядом дневник. Перелистывает его. Останавливается на какой-то странице на несколько секунд.
Фрагмент дневника:
"Я стал сильно кашлять – у меня явно больное легкое. Видимо, это застарелое, да плюс газы, которыми нас травят... Целый день ходил как тень - хотелось умереть, чтобы прекратить такую муку. Окончательно расстроился желудок. Врач сказал пить чай с сухарями. Это хорошо, а где брать воду? Сил сосать камни у меня нет."
Майор захлопывает дневник.
Пещера. Несколько сосунов трубочками добывают конденсат с потолка.
Солдат (изучая один из выступов):
- А вот здесь - только губами…
С этими словами он принимается высасывать конденсат с влажного потолка пещеры и сплевывать воду во флягу.
Фрагмент дневника:
"Если сосать воду прямо ртом, страшно разъедает десна и губы. Но наши трубки из телефонного кабеля помогают не везде. А одна фляга воды – это значит, что 10 раненых могут получить 100 граммов воды в сутки."
Молодой солдат (спрыгивая с камня на пол):
- Полная! Два часа – и готово!
Он улыбается. Из растрескавшейся в нескольких местах губы у него течет кровь. "Сосуны" спрыгивают на пол – у них полные фляги воды. Они выходят из этой "комнаты" в другой коридор пещеры.
Солдат:
- Без трубочек намного тяжелее было. Сейчас вон сколько набрать можно!
"Сосуны" заходят в новую пещеру. Там стоят солдаты и слушают радиодонесение советского информбюро, которое "поймали" при помощи армейской рации. Рация подключена к динамо-машине, которую крутит солдат.
Молодой "сосун" радостно восклицает:
- О! Да вы тут рацию починили!!
Ему жестом показывают сразу несколько человек – тихо, очень важно, не до тебя!
Июль 1942 года.
Радио:
"В районе Сталинграда наши войска отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. В течение дня уничтожено свыше 300 солдат и офицеров противника, подбито и сожжено 5 танков, подавлен огонь 2-х минометных батарей. Героическими усилиями нашим войскам удалось остановить наступление гитлеровцев и укрепиться на подходах к городу…"
Пришедшие останавливаются как вкопанные, слушая сообщение.
Когда рация снова заработала, в каменоломнях узнали, что Севастополь, где вот-вот должна была победить Красная Армия, давно захватили немцы, а бои уже идут намного восточнее.
Один из них хрипло выдавливает из себя:
- Как это – "в районе Сталинграда"?! А Крым? Это что же выходит – Севастополь тоже?!...
На последнем слове он осекся, как бы пробормотав слово "тоже". Солдату никто не ответил. Все мрачно и отрешенно слушают Левитана.
Один из солдат начинает отвечать на прозвучавший вопрос– как бы сам себе, сначала сквозь зубы, но постепенно набирая обороты:
- Нет больше никакого Севастополя… И не будет нам никакой помощи! Наши-то уже под Сталинградом! Вы сами сейчас слышали – им "героическими усилиями удалось остановить врага" аж под Сталинградом! А мы тут просто никому не нужны! Нас забыли здесь! Слышите – забыли! Нет смысла! Надо сдаться! Понимаете?!
Майор, едва услышав нотки истерики в голосе паникера, моментально принимает решение: быстро, но спокойно выхватывает из кобуры пистолет и убивает паникера одним выстрелом в голову.
Тишина. Майор говорит тихо и холодно:
- Еще кто-то хочет сдаться?
Существует еще один дневник, который описывал события в другой части аджимушкайских катакомб, не соединенной с основными каменоломнями. Случай на партсобрании описан в одной из неопубликованных частей дневника.
Майор:
- Кто-то еще забыл, что он – советский гражданин? Что он – боец Красной Армии? Что он здесь, чтобы защищать родину?!
Все молчат. Майор одним рывком хватает динамо-машину из рук оторопевшего солдата, дергает ее на себя, провода, соединявшие ее с рацией, вылетают. Он швыряет ее на пол.
Забегает Миша Радченко – он, вероятно, прибежал на выстрел. Оглядывает лица стоящих там людей.
Михаил Радченко:
- Когда узнали, что был сдан Севастополь… Вот тут подземный гарнизон окончательно… как бы это… Потому что уже надежды не стало никакой. Потому что раз немцы уже пошли на Сталинград, на Кавказ... И раз Севастополь был сдан… Значит надежд никаких не было…
В работах исследователей период, который наступил после того, как гарнизон потерял надежду, даже получил отдельное название – "период пассивной обороны".
Майор идет по коридору. Он слышит, как где-то несколько человек нестройно поют "Интернационал". 4 голоса. Майор с любопытством ускоряет шаг.
Выстрел! Пение продолжается - три голоса. Майор встрепенулся. Он почти бежит. Выстрел! Слышно, что теперь поют только двое. Майор побежал изо всех сил, но сделал от силы три шага. Выстрел! "Интернационал" продолжает звучать, но это уже только один голос. Майор окончательно понял, что происходит.
Майор (на бегу, отчаянно ускоряя бег):
- Прекратить! Отставить!!!
Выстрел! Тишина. Майор вбегает в помещение, откуда звучал "Интернационал", секунду спустя. Четыре офицера лежат на полу. Застрелились.
В дневнике, опубликованном в советское время, этого эпизода не было. Все заканчивалось строчкой "обнявшись, они в последний раз пропели гимн" без единого намека на самоубийства. Будто офицеры не застрелились, а погибли во время газовой атаки.
Все больше обитателей гарнизона гибли. У оборонявшихся больше не хватало сил хоронить умерших
Сентябрь 1942.
Майор за столом читает дневник Трофименко. Вдруг натыкается на что-то, что ему очень не нравится. Пролистывает пару страниц вперед – ищет, как долго продолжается то, что ему не понравилось. Потом назад – возвращается к началу эпизода. Определяет, сколько листов ему нужно вырвать, и выдирает их из дневника. Тут же подносит к коптящему факелку и сжигает. Потом как ни в чем не бывало садится и читает дальше.
Всего из дневника вырвано 16 листов – 10 в одном месте и 6 в другом. Почему – можно только догадываться. Сам дневник тоже не сохранился – в музее осталась только сделанная после войны перепечатка…
Фрагмент дневника:
"С продуктами по-прежнему туго. Чего у нас много, так это сахара. Из него на кухне даже делают леденцы, чтобы хоть как-то подкреплять организм. А вот другой еды нет."
Единственный продукт, который под землей был в избытке с первого и до последнего дня – это сахар. Еще до блокады он хранился здесь на складах. И еще – огромные суммы денег, абсолютно бесполезных для обитателей узников подземелья.
Пещера – несколько кусочков сахара на уступе. К ним идет крыса. Миша Радченко наблюдает, неподвижно стоя у противоположной стены. Крыса хватает сахар. Миша вскидывает руку с пистолетом и стреляет. Крыса убегает – он промахнулся.
Миша Радченко заходит к майору –он читает дневник.
Фрагмент дневника:
"Сегодня вместо пышек давали по 40 граммов сухарей и по небольшому куску конины. Ее почти не осталось…"
Миша Радченко:
- Крыс не осталось совсем. Только одну видел, и то не попал…
Майор:
- Надо откопать лошадиные кости. Их можно отварить еще раз. И копыта – мы тогда их выбрасывали… А сейчас можно сделать похлебку…
Михаил Радченко:
- Я должен вам сказать, все ели. Даже и четырехлапых… И крыс ели... Чтобы людей ели – не было этого! Я гарантию даю, что этого не было… Потому что нельзя было… Нельзя было… В начале были лошади… Да, лошади были… Копыта кушали… Сразу кости выбрасывали, а потом эти кости собирали и опять варили…
Майор опять идет по коридору - проверить "водокап". Только коридор больше не пустой – тут и там лежат трупы. Он не обращает на них внимания. Майор и сам уже не похож на себя – он истощен, ему как будто все равно. Подходит к "водокапу" – каска опять в луже воды и полная только на треть – опрокинулась, набравшись. Майор на этот раз никаких эмоций не проявляет.
В августе в катакомбах перестали хоронить мертвецов – на это не было сил. В лучшем случае, их просто складывали в коридорах…
Майор смотрит с секунду на каску, потом оборачивается, как бы в поисках чего-то… Потом берет за ногу ближайший труп, подтягивает к "водокапу" и устанавливает каску между коленями трупа так, что она уже не перевернется. Вода капает точно в каску – проблема решена. Майор уходит.
Этот случай тоже описан в неопубликованном фрагменте одного из двух дневников – в качестве подставки под каску, в которую капала вода, использовали тело погибшего человека: сил хоронить его так или иначе не было.
В каменоломнях изможденным обитателям раздают воду – наливают каждому во фляги и котелки.
В каменоломнях наступил сильный голод. Крысы и трава, которую удавалось нарвать снаружи, считались чуть ли не деликатесом. Приходилось есть кожу – ремни и портупеи. Варили и ели даже табак, который, кстати, тоже хранился на складах в большом количестве.
Подсчитать, сколько людей погибло в этот период от истощения и отравления газом, невозможно…
Майор с осунувшимся безразличным лицом тоже стоит в очереди с котелком. Он что-то бормочет себе под нос. Вдруг будто просыпается: взгляд его больше не пустой, но он и не осмысленный. Это взгляд безумца.
Майор (солдату, разливающему воду людям):
- Ты что делаешь?! По пятьдесят граммов! Куда по стакану!
Кто-то из толпы – тоном человека, понимающего, что майор не в себе:
- Майор, воды хватит – у нас свой колодец давно.
Майор:
- Отставить! Отставить самоубийства! Ишь, что вздумали! Под "Интернационал"… Предатели! Умереть каждый может!!! А ты попробуй выживи здесь!!!
Он оглядывает толпу злым, невидящим взглядом, медленно расстегивает кобуру с пистолетом:
Майор:
- Что, предатели, наверх захотели? Фрицам сдаться?!
На самом деле судьба возглавлявшего специальный взвод майора не известна. Но случай, когда человек под землей сошел с ума – абсолютно реальный. О нем рассказывали очевидцы, которым удалось пережить подземную блокаду.
То же помещение. Играет патефон. Майор успокоился – он как раз решил присесть рядом с патефоном. Опять бормочет что-то – слышно, что о предателях и трусах. Кто-то говорит: Здесь он!
Из-за угла появляется лейтенант, ранее все время сопровождавший майора. Он смотрит на майора, как бы раздумывая, как себя вести и нужно ли обращаться по форме. Но майор его даже не заметил. Лейтенант решает не церемониться.
Лейтенант (четверым солдатам – устало, как бы с сожалением):
-Давайте его… Подальше отведите… И в расход…
В реальности сумасшедший тоже был не последним человеком в гарнизоне - бывший директор завода, коммунист. Гражданский, укрывшийся под землей вместе с семьей. Когда он сошел с ума, его расстреляли свои.
Октябрь 1942 года.
Каменоломни. Все теперь иначе. Это не суета, это вялое течение жизни. Многие люди просто сидят и ничего не делают. Многие спят. Людей очень мало.
Это уже не похоже на подземный город, который был вначале.
Михаил Радченко:
- Можете себе представить – ни воды, ни кушать, абсолютная тьма, сырость такая… Ты идешь, и вот это все с тебя слазит. И на ходу могут брюки расползтись буквально… Или шинель и прочее… И это продолжается 170 дней, понимаете, ребята, это в действительности был патриотизм.
Миша Радченко стоит на часах. Вернее – сидит за сложенной из камней стенкой. Достает папиросу. Закуривает.
К концу октября в каменоломнях оставалось всего несколько десятков человек.
Михаил Радченко:
- И вот некоторые говорят, что мол там… Вы извините, я уж буду откровенно с вами… Что вот мол, можно было сдаться в плен, и, может быть, живые бы остались… Ну, давайте так разберемся, милые мои… Если бы сдались в Брестской крепости, сдались под Сталинградом, сдались под Москвой… Скажите, были бы мы сейчас здесь?
К Мише подходит тот самый лейтенант, который приказал расстрелять майора.
Лейтенант:
- Миша… Миша, ты завтра должен покинуть каменоломни. Получишь наган, две гранаты, продовольствие кое-какое – и завтра выполнишь мое поручение...
Михаил Радченко:
- Я думаю так: "Куда ты меня посылаешь? Я еле передвигаюсь, а ты меня еще и посылаешь… Но я вам честно говорю, что к смерти можно привыкнуть… И я уже привык… Я уже знал, что из этих каменоломен не выйду… И поэтому он как отец, поступил правильно…
Миша идет по коридору – с вещмешком, с наганом на поясе.
Михаил Радченко:
- Дали мне три килограмма сахара… Ну, сахар я сразу бросил. Потому что не в состоянии был нести. Деньги я забрал, гранату… И наган… И когда я покидал их, он мне сказал: "Миша, запомни, раз и навсегда – может, одна из тысячи возможностей, что ты останешься живым."
Михаил Радченко покинул катакомбы 27 октября 1942 года. В течение следующих трех дней катакомбы были взяты немецкими войсками. Все, кто там оставался, были убиты или взяты в плен.
Михаил Радченко:
- Я вот так поднялся и глянул вверх. И подумал… Я очень любил кино… И подумал – вот бы сфотографировать жизнь подземного гарнизона – понимаете или нет? Хотя бы 15 минут. И пропустить где-то в театре… Я подумал, что, наверное, при конце никто бы не остался. Потому что это была очень трагическая картина жизни вот этого подземного гарнизона.
Обитатели каменоломен смогли продержаться 170 суток. За это время погибли не менее четырех тысяч человек. Тех, кто сдавался, немцы не расстреливали, но в подземном гарнизоне этого не знали.