Опасное будущее [ Редагувати ]

Мировая киноиндустрия вплотную приступила к разработке темы клонирования. Без сомнения, за демонстрирующимися сейчас в украинских кинозалах "Другим" и "Бессмертными" последуют десятки киноклонов.

Попытки человека исправить природу по времени несоизмеримы с возрастом самой природы. Не считая завиральных утопий эпохи Просвещения, самые дерзкие посягательства на границы естественного порядка датируются 20-ми годами прошлого века. Именно тогда - практически друг за дружкой - сочиняются "Голова профессора Доуэля" Александра Беляева и "Собачье сердце" Михаила Булгакова, причем автор первой книги оказался по-житейски мудрее своего куда более талантливого коллеги, поместив рассказ о не оправдавшем себя научном эксперименте в разоблачительный контекст "заката Европы". Примерно тогда же к темам биовторжений и биомутаций подступает и кинематограф. Демонизм "Рук Орлака" Роберта Вине (искалеченному пианисту пересаживают соответствующие конечности погибшего злодея) под занавес нивелируется хитро передернутой деталью: а существовал ли на самом деле этот злодей?

Так или иначе, но на несколько десятилетий искусство охладевает к спорам о праве ученого на экспериментальное вмешательство в человеческий организм. Возобновляются они уже в 70-х годах, в эпоху научно-технической революции, хотя и сопровождаются иронией прозорливых романтиков. И если в "Солярисе" (романе и фильме) главная ответственность за телесное возрождение переложена на неопознанный Океан, которому лишь солирует человек, то в "Кладбище домашних животных" Стивена Кинга (книга была экранизирована) сам индивид решает, надо ли ему возвращать к жизни умершее существо. Не надо, считает жестокий Кинг, тогда как Лем с Тарковским колеблются.

Все эти истории - не о клонировании, но об экспериментах, имеющих аналогичную цель. Сам термин долго истолковывался успокоительно (энциклопедии ведут этимологию понятия от греческого "клон": росток, ветвь), а с появлением овечки Долли - не без язвительной подковырки: еще летом 1998 года на киевской выставке "Публичный интерес" появляется фотоколлаж Александра Гнилицкого, где пресловутое словцо помещено автором на фасаде Национального художественного музея. Но вот теперь нам уже не до хихиканья. Фэнтези обещает "атаку клонов", хоррор прогнозирует в связи с ней крупные неприятности. Доигрались...

Об этом - картина Ника Хэмма "Другой". В ее основе ситуация, знакомая с беляевских времен: снова бал правит безответственный доктор с красноречивой фамилией Уэллс в смачном исполнении Роберта де Ниро; снова людская беда на полную катушку используется дипломированным циником. Зритель, впрочем, клюет на цинизм сугубо кинематографический: быстренько отказавшись от попыток разговора по существу, автор ленты потчует публику ожидаемой страшилкой. Любители жанра, и правда, не будут разочарованы: голливудяне в совершенстве научились манипулировать психикой человека, сидящего в зале. А система Dolby Digital помогает превратить самый заурядный эпизод в леденящий сердце: лишь постучалась в окно автомобиля очередная свидетельница, а у тебя душа устремляется в пятки. Что уж говорить о призраках и видениях...

Времена беляевские - а исходный продукт орлаковский: порченый. Погибший мальчик Адам (ох, и любят же в Лос-Анджелесе невинно убиенных ангелоподобных деток) возвращен к жизни с хромосомой маленького садиста Захарии, некогда спалившего школу с однокашниками и укокошившего родную мазер. Последствия ясны? То-то же.

Симптоматично, что авторы фильма не осуждают вмешательство человека в природу. Доктор Уэллс виновен прежде всего в недобросовестности: захотелось ему, видите ли, воскресить своего злобного сына. А все кошмары вроде бы должны прекратиться после его разъяснительной беседы с "маленьким дьяволенком". Алкая сиквельных прибылей, режиссер готов наступить на горло собственной логике. Нет, не все так просто, не врачуются раны вербальными примочками бывалого психоаналитика. Кровавым мальчикам - быть. Еще не раз разверзнется бездна. Таков вывод - с натугой - можно вычитать из фильма Ника Хэмма, отряхнув с себя назойливую шелуху вскриков, взвизгов, искаженных харь в мутном стекле и зловещих зарниц пожаров...

Гораздо деликатнее поступили со своими персонажами (и со зрителем) авторы итало-франко-британских "Бессмертных". Хотя о клонировании здесь речь вроде бы прямо не идет, зато воочию показаны его последствия в обществе химерического будущего. Режиссер Энки Биляль отлично усвоил уроки "Пятого элемента" и "Города потерянных детей": его фильм - как раз посередине между панковским глюком и андерграундным мрачняком. А на старый "Солярис" намекает водка "Тарковская", к которой приобщается супермен-диссидент, борец с евгеникой Никапол. И гуманизм в картине - старого образца: симпатичную мутантку Джил с голубыми волосами, голубыми глазами и голубыми слезами долго исследует врач-гуманист Элма, трепетно сыгранная Шарлоттой Рэмплинг. "Другие" здесь не третируются, а перевоспитываются. Конечно, любовью. А также чтением Бодлера на пролете Эйфелевой башни, где встречаются герои с удачно откорректированной памятью.

Вывод удачный для кинозала. Увы, не для жизни.

Олег Сидор-Гибелинда, "Столичные Новости"