Лидеры Каннского фестиваля не в восторге от человечества [ Редагувати ]

Киносмотр на Лазурном Берегу достиг своего пика. Им, как заведомо ожидалось, стал показ нового фильма неформального лидера европейского кино датчанина Ларса фон Триера "Мандерлай". Как ни странно, после его просмотра (несмотря на допустимый в трактовках, хотя и не очевидный антиамериканизм фильма) зал возмущения не высказал. Устроил овацию.

Возможно, американские критики, почуяв окружение радикальных французов, пока притаились. Зато два фильма, показанные параллельно с "Мандерлаем", вызвали обожаемые Каннами скандалы. Вот уж когда зал раскололся на истовых поклонников, отбивших ладони, и недоброжелателей, громко вопивших "бу-у-у!!!".

Карлос Рейгадас ("Бойня в небесах"/Battala en el cielo, Мексика - Франция). От мексиканского режиссера Рейгадаса и ожидали чего-то нерамочного после показанного три года назад в Каннах фильма Japon. Несмотря на "бу-у-у" двух третей зала (точнее, благодаря и ему тоже), лично мне фильм понравился. Может, потому, что в нем есть замедленная, снятая одним планом (и напоминающая о финальной сцене фильма "Профессия: репортер" великого Антониони) круговая панорама Мехико - она начинается с любовного акта, подсмотренного через окно, и завершается им же. Фильм Рейгадаса - радикальный, как все современные художественные фильмы, не стесняющиеся эпизодов, которые формально относятся к порно (поскольку для кассового кино оно - вызов). Но дело не только в порно. Дело и в удивительном визуальном ряде. В сюрреализме дикой ситуации, в которую попадает главный герой: документальность соседствует в фильме с изумительной алогичностью. В шоках, предназначенных зрителю. Во внезапной жестокости. Общий смысл фильма - попытка человека искупить грех: похищение ребенка (по словам Рейгадаса, в Мехико это весьма расхожее преступление). Но искупление принимает у него по дороге к церкви - а фильм при всех шоках религиозный - абсурдные, иногда кровавые, иногда сексуальные формы. Почему-то кажется, что этот возмутивший каннский зал неординарный фильм может понравиться и обожающему житейские казусы председателю нынешнего каннского жюри Эмиру Кустурице.

Дэвид Кроненберг ("История жестокости"/A History of Violence, Канада, фильм будет куплен, но даже в Америке выйдет не раньше осени). Почти на каждом Каннском фестивале бывает фильм, режиссер которого обращается к прессе с особой просьбой - не выдавать сюжет. Так, Ларс фон Триер просил не пересказывать в рецензиях финал "Танцующей в темноте". Культовый канадец Дэвид Кроненберг, считающийся главным исследователем самых разных человеческих мутаций - от физических до психологических ("Муха", "М. Баттерфляй", "Автокатастрофа", "Паук"), пошел еще дальше: заранее поблагодарил прессу за то, что она вообще избежит любых упоминаний о поворотах сюжета. Хорошенькое дело! Попробую изловчиться. Речь идет об идиллической семье: муж - жена - сын лет 17 и маленькая дочь. Но с самого начала что-то смущает: может, потому, что сексуальные сцены опять-таки сверхоткровенные. Стиль фильма чуточку напоминает "Крысятник" Франсуа Озона, где семейная идиллия тоже постепенно оборачивалась разнузданным абсурдом. Дальше главный герой - папа - ловко, профессионально и кроваво совершает... не скажу что и с кем. А дальше такое начинается...

Фильм Кроненберга тоже разделил зал. Одни смотрели фильм тупо и серьезно, другие всю дорогу хохотали. Это сатира - и смешная сатира - на человеческую природу. Это очередной каннский фильм про скелеты в шкафу и про то, что нормальные вроде бы люди оказываются способны на дикие поступки, а потом вновь начинают жить так, словно ничего не случилось. Финал невероятно оптимистический: папа (после всего, о чем я вынужден молчать) домой вернулся! Ура! В фильме фантастически сняты короткие боевые сцены - я такого давно не видел, ни у каких гонконгцев. И еще: впервые понимаешь, какой, оказывается, хороший актер Вигго Мортенсен - именно Арагорн из "Властелина колец" играет у Кроненберга главную роль.

Ларс фон Триер ("Мандерлай"/Manderlay, Дания и др. евространы). О фильме мы подробно поговорим через месяц, когда он выйдет в наш прокат: все-таки явление совсем уж неординарное. Пока же - пунктиром. Это вторая часть трилогии U. S. A., героиня которой Грейс путешествует по Америке времен Великой депрессии. Городки с их улицами, домами, деревьями нарисованы на полу ангара, где происходила съемка, а сам фильм напоминает театральную постановку, к чему привыкнуть непросто - но привыкаешь.

В первой части Грейс изображала Николь Кидман, во второй - Брайс Даллас Ховард из "Таинственного леса" (жаль: Кидман играла сильнее). Попытавшись творить добро в городе Догвилле, нарвавшись на эгоизм местных жителей и кроваво разобравшись с ними, Грейс в фильме # 2 творит добро на плантации Мандерлай, случайно обнаруженной ею в Алабаме. Оказывается, что негры там все еще обитают в рабстве, не зная о том, что его упразднили 70 лет назад. Опираясь на помощь адвоката и на горилл с автоматами, Грейс освобождает работников плантации и пытается дать им уроки свободы и демократии. Дальше - опять же тишина. Расскажешь о казусном повороте сюжета - испортишь всем впечатление от грядущего просмотра. В том, что такой парадоксальный поворот непременно грядет, можно было не сомневаться: "Догвилль" настроил на то, что и каждый следующий фильм трилогии U. S. A. точно без них не обойдется. Как заметил сам фон Триер, после этой картины его захотят прибить и ку-клукс-клан, и афроамериканцы. Хорошо бы все-таки не прибили. Второго такого фона в современном кино нет.

Юрий Гладильщиков, для "Ведомостей"