"Здравствуй Божий свет, здравствуй солнышко!" [ Редагувати ]
Время одних податливо, словно брызги снега из-под колес автомобиля. Время других жестко, как осколки угля, в который вонзается металл. В этом городе уголь и снег разделяют лишь несколько метров промерзшей земли. Угольный город с белым именем - Снежное. И если уголь смешивается со снегом, то город становится серым.
Здравствуйте. Простейшая машина времени состоит из старого автомобильного диска, приваренного к металлической рукоятке. Примерно так поднимали уголь "на-гора" в начале девятнадцатого века. Прошло две сотни лет, и бывалые шахтеры снова раскапывают старые маркшейдерские карты в поисках забытых пластов. И автомобильный диск истории снова вращается в обратную сторону.
Самая старая шахта Снежного - "Ударник" - выглядит так. "Ударнику" больше сотни лет. В изломы пластов врезались шахтеры девятнадцатого, а потом и двадцатого века. Кажется, здесь не забыли, ни тех, ни других. А вот так выглядит горняк двадцать первого века. Самой молодой шахте Снежного - полтора месяца. Ее построили неподалеку от горняцкого поселка на окраине города. Горняк двадцать первого века, проработав смену на старой шахте, обычно по возвращении домой сменяет одежду и отправляется в новый забой. Здесь нет ни электроподъемника, который обычно называют клетью, ни привычных глазу вагонеток, ни бурой громады террикона. Но если на старую шахту идут неохотно, то сюда спешат. Здесь добывают уголь для себя. И для продажи.
Сергей Каменский: "Все, что вы здесь видите - мой тяжелый мотоцикл, мой музыкальный центр - я заработал своими руками и на шахте, которую выкопал сам".
Сергей четыре года проработал на шахте. Потом ушел. Казалось бы, у молодого парня не хватило терпения дождаться лучших времен. Но лучшие времена уже прошли. Шахтерский городок Снежное уже давно перестал быть шахтерским. Здесь осталось лишь шесть шахт. Три из них со дня на день закроют. Оставшиеся три еще дают уголь, но его не хватает даже самим горнякам: а ведь каждый из них имеет право на бесплатный уголек. "Сапожник без сапог", - гласит старая поговорка. Значит, шахтер без угля. Звучит иронично и легко. Но зимний степной ветер выдувает эту иронию прочь из горняцких домов. И остается злость. Однажды этой злости накопилось столько, что шахтеры сорвались с насиженных мест и стали искать выход. Его подсказали маркшейдерские карты сороковых годов. Если верить картам, фоминский пласт на окраинах подходил почти к самой поверхности. Нужны были только терпение и удача. И словно грибы после дождя стали появляться шахтенки вокруг города.
Алексей Пода: "Я за свою жизнь и так наглотался столько, что здесь ее только укорачиваю".
Старый шахтер прав. Жизнь становится еще короче, если время проводишь в дороге от одной шахты к другой. Двенадцать метров вниз, еще десять влево или вправо, и ты на рабочем месте. Инструмент самый что ни на есть простой: тяжелый молоток и пика, что-то вроде зубила, которое вгоняешь в щели между пластами - и откалываешь куски, чем больше, тем лучше.
- Сережа, открывай люк!
- Нету здесь Сережи!
Все здесь сделано, как говорят шахтеры, "по уму". Для того, чтобы выкопать эту шахтенку, понадобилось двое горняков и пятьдесят дней тяжелой, непрерывной работы. Если эту шахту закроют, целая шахтерская семья пойдет по миру.
Таких крепежей, говорят, не увидишь даже в настоящей, большой шахте. Горняки знают, что если случится обвал, то отсюда их будет намного труднее поднять, чем с глубины в несколько сотен метров. Да и вообще, здесь можно увидеть то, чего не увидишь в промышленном забое. Например, женщин, работающих в лаве наравне с мужиками.
- Сколько времени Вы работаете на этой шахте?
- С двадцатого ноября.
- И сколько Вам понадобилось времени, чтобы вырыть эту шахту?
- Да месяца полтора, наверное.
- А зачем Вам все это нужно?
- Зачем? Для того, чтобы хоть как-то выжить в этом городе.
До этого женщины последний раз спускались в забой пятьдесят девять лет назад. Когда крепкие донбасские мужики отправились на фронт, и больше некому было "давать стране угля". На какой же войне оказались их мужья сегодня?
Валентина Аристарщенко: "Этим людям памятник поставить надо, за то, что они нас, нищих пенсионеров углем обеспечивают. Дают нам его в долг. Не знаю, что бы мы без них делали."
Технология добычи очень проста. Уголь поднимают наверх ведрами, а дальше горняки дробят глыбы и отсеивают мелкий порошок от увесистых кусков. Топливо сортируют и отправляют на склад. А затем ждут покупателя. Тонна угля стоит от ста тридцати до ста семидесяти гривен. За неделю семья горняков может поднять "на-гора" полторы-две тонны "черного золота". Они знают, что закон против них, знают, что их называют расхитителями недр, и все же каждый день снова и снова спускаются в забой.
Юрий Карпачев: "Знаем, что это делать нельзя, знаем, что нарушаем закон, но по-другому пока не можем".
Сергей Каменский: "Мы не преступники, мы просто боремся за свое выживание, пытаемся хоть как-то выжить".
Наталья: "Эту шахту, конечно, могут засыпать и, наверное, так и сделают, но мы все равно ее откопаем и будем продолжать добычу угля".
Старатели пытаются скрыть свои шахтенки от посторонних глаз. Но это дело бесполезное. Продавать уголь надо. А значит, каждый покупатель знает, где нынче находятся угольные ямы.
Валентин Чепурной, городской председатель: "Засыпать эти шахты несложно, выставить охрану, наряд милиции, но сегодня у меня нет морального права это сделать".
Мэру города не остается ничего иного, как ждать, пока браконьерская добыча угля потеряет всякий смысл. А тем временем нужно искать экономическое, а не силовое решение проблемы. Потому что голодный человек, живущий в тепле, еще не так опасен, как голодный, замерзающий от холода. Валентин Чепурной считает, что как только в городе появится уголь для шахтеров, проблема отпадет сама собой.
Валентин Чепурной, городской председатель: "Решение проблемы довольно простое, и мы это сделаем: как только закроют шахты, жители будут обеспечены государственным, бесплатным углем, и тогда у них отпадет всякая необходимость добывать уголь кустарным способом".
Но дело в том, что этот уголек отправляется не только в печи местных жителей. За топливом приезжают покупатели из всей Украины.
Юрий Карпачев: "Из Крыма приезжают машины, из Херсона, из Запорожья, берут уголь оптом, сразу несколько десятков тонн, а потом везут его туда и продают подороже".
Под землей иногда разворачиваются настоящие соревнования между горняками. Социалистическими их не назовешь - ведь каждая шахта это отдельная семья, а у каждой семьи свои клиенты.
Юрий Карпачев: "Здесь больше тонны не возьмешь".
Сергей Каменский: "Я за восемь часов тонну брал, подрезал пласт снизу".
Юрий Карпачев: "Да что ты мне рассказываешь, это здесь пласт мягкий, а там ты пику об него сломаешь!"
Сергей Каменский: "Ну, а я о чем тебе говорю?! Это здесь я брал тонну за восемь часов вдвоем, и очень легко, а там ты хоть головой бейся, ничего, кроме крошки из стены не выбьешь".
Таким способом уголь добывался до конца девятнадцатого века. Но в Юзовке - так раньше назывался Донецк в честь иностранца-инвестора, - вовремя поняли: уголь нужно отнимать у земли сообща. Горняки-одиночки стали проигрывать в конкурентной борьбе с промышленными шахтами. Там быстро произошло разделение труда, поэтому возрос уровень добычи и подешевел уголь. А кустарям приходилось осваивать все горняцкие профессии - от забойщика до коногона. Но оказалось - история движется по спирали - только не в восходящем направлении, а в нисходящем.
За свою недолгую историю современные шахтеры- одиночки научились бороться с законом. Один из способов - прорубить ствол в собственном сарае. Для этого нужно не так уж и много: сила в руках, хитрость и терпение.
Сергей Каменский: "Если клиент не приезжает, я выхожу на дорогу, останавливаю самосвал и предлагаю ему уголь по сто тридцать гривен за тонну, и не было случая, чтобы я не продал".
Валентин Чепурной, городской председатель: "Когда включатся экономические рычаги, отпадет необходимость в таких шахтах. Полгода, ну, максимум год, и они сами закроются".
Возможно, до того, как включатся экономические рычаги, и шахтеры будут вынуждены оставить этот промысел, иссякнет уголек в месторождениях. Его и так здесь хватит не больше, чем на год. А что дальше?
Алексей Пода: "Что дальше? Нужно бежать из этого города, как можно скорее".
В Снежном без малого сотня тысяч жителей. Десятая часть из них шахтеры. Всем не убежать. Следующий этап шахтерской судьбы - отвалы отработанной породы. Сегодня это удел немногих. А завтра, возможно, способ выжить для всех. За день работы на отвалах можно наковырять треть центнера штыба, так в Донбассе называют мелкий сернистый уголь. Такого количества хватит, чтобы хорошенько протопить горняцкое жилище. Работа неблагодарная: здесь, конечно, не погибнешь под завалами, зато можно околеть от холода.
- А как Вы здесь греетесь?
- Да как, вот выпьем немного, с утра похмелимся, и на работу.
- Сюда каждый день ходите?
- Да практически каждый: печи топить чем-то надо ведь.
Но у шахтеров есть еще год в запасе, и этот год сегодня кажется бесконечным, как вечность.
Юрий Карпачев: "Что пожелать в Новом Году? Всем нам - чтобы эти шахты не закрыли, чтобы мы здесь как можно дольше проработали, и, как говорится, мягкого забоя".
Может быть, мы сами себя загнали в тупик. Раньше здесь говорили, что уголь нужно отобрать у земли. А когда у земли отбирать стало нечего, стали отнимать друг у друга - и не только уголь. Каждая шахтенка - это чья-то судьба. Каждый спуск вниз - неизбежность. Каждый подъем "на-гора" - ожившая надежда.
"Здравствуй, свет Божий, здравствуй, солнышко!"
