О разнице между Чикатило и каннибалом Майвесом [ Редагувати ]

Профессор Института антропологии и социологии Лозаннского университета Мондер Килани поведал, что каннибализм - это в высшей степени культурный акт. И показания свидетелей, не съеденных программистом из Ротенбурга, процесс над которым проходит в Германии, это только подтверждают.

Каннибализм Армина Майвеса предполагает наличие подлинных отношений между пожирателем и пожираемым. Это что-то вроде традиционного банкета, уверяет Килани. Банкета, который постоянно присутствует в нашей культуре и нашем воображении.

Суд выслушал показания последних свидетелей, рассказавших, как они, став кандидатами на съедение, избежали этой участи - к их великому сожалению. Они подтверждают, что программист из Германии имеет мало общего с типичным серийным убийцей-антропофагом, таким, например, каким был ростовский маньяк Чикатило.

Профессор говорит о том, что речь уже не идет о спонтанном, тайном, совершаемым в уединении актом серийного убийцы. Это поступок, спланированный чуть ли не публично, возведенный в ритуал и в значительной мере обоюдный: этот человек дал соответствующее объявление в Интернете, на него откликнулось немало добровольных партнеров, а жертва разделила с ним трапезу в виде куска собственного тела. Более того, германский людоед отверг нескольких кандидатов, дав тем самым понять, что не будет поедать первого встречного. "Здесь мы явно близки к традиционной сцене людоедства, которая предполагает интерактивные отношения между едоком и поедаемым", - заявил антрополог.

У многих народов есть верования, что, поедая себе подобного, ты обретаешь его качества, его ценности, его храбрость. Того, кого едят, любят и ненавидят, но, конечно, его личность берется в расчет: кого попало не едят. Об этом пишет Le Temps.

Другого едят потому, что когда-то он сам съел кого-то из наших предков: качества, которые мы приобретаем, питаются качествами предков, съеденных теми, кого мы собираемся съесть. Это не уничтожение другого человека: это ритуал, передающийся из поколения в поколение. Впрочем, когда каннибализм не носит чисто символического характера, этот акт является редким: в принципе поедать себе подобного - табу, за разрешением нарушить которое обращаются к богам.

Вот как отозвался Килани о личности Майвеса: "О поступке этого человека как таковом мне трудно судить: свое слово должен сказать психиатр. Но я могу констатировать, что этот акт нас завораживает. Причина, я думаю, состоит в том, что каннибальские импульсы прочно присутствует в нашей культуре и структурирует наше воображение. Почитайте сказки и мифы, начиная с Красной Шапочки, вспомните о языке влюбленных, а также о христианстве".

Если вспомнить, то одно из главных разногласий между протестантами и католиками возникло в XVI веке: первые обвиняли вторых в идолопоклонстве на том основании, что во время мессы правоверные должны есть тело Христа. Это была эпоха, когда Европа открывала для себя "дикарей-каннибалов" Нового Света, а полемика разгорелась как раз в Бразилии - стране, по соседству с которой проживали эти "варварские" народы.

По мнению антрополога, в некоторых обществах каннибализм явно не является симптомом нарушения регламентации, ибо он сам регламентирован и социально, и в религиозном плане: это в высшей степени культурный акт. Антрополог, как и психиатр, не судит о том, хорошо это или плохо. Для него важно, в данном случае, пояснить, что людоедство - это, не то, чем его представляют, это не акт чистого дикарства, борьба с которым послужила оправданию истребления населения Нового Света.

Профессор также отметил, что несмотря на все разговоры о морали и разуме, человечество продолжает вести истребительные войны. Каннибал менее жесток. Он говорит: я тебя съем по такой-то причине и таким-то образом. "Так кто же в большей степени варвар?" - подытожил Килани.