Жан Габен - актер с характером [ Редагувати ]
Когда думаешь об образе настоящего мужчины на экране, невольно вспоминается Жан Габен. В эти дни отмечается 100-летие со дня рождения великого французского актера. Человек, который слов на ветер не бросает. Не играет зря желваками. Лишних движений не делает. Весь - кремень: суров - и несправедлив.
В фильме Рене "Мой американский дядюшка" некий фабричный служащий в трудную минуту (нахамило начальство) вспоминает лицо своего кумира: крепыша, которому трудно что-либо возразить. Кумир - естественно, Габен. У Алексиса Монкорже (настоящее имя актера) уже дебютные роли были по-мужски основательны. Габену не повредил даже его "реакционный старт": первые фильмы, в которых он снялся, режиссировали авторы крайне правого толка - Ганс Штейнхоф (в 1933-м - создатель "Юного гитлеровца Квекса") и Августо Дженина (в 1936-м - обладатель Кубка Муссолини). К актеру - никаких претензий: коллаборационизмом в годы нацистской оккупации он себя не запятнает. Между прочим, лучший его фильм предвоенного десятилетия - "Набережная туманов" Карне - поначалу должен был финансироваться концерном УФА, да вовремя спохватилось ведомство Геббельса, почуяв неладное. А после 1940 года правительство Виши заявило: Франция-де проиграла войну, потому что смотрела этот фильм... Разложилась, стало быть.
А Габену - все нипочем, все как с гуся вода. Его персональная суггестия кого угодно покорит. Взять хотя бы его роль в "Отверженных" образца 1957 года. Сколько их было на экране, этих Вальжанов - Депардье, Бельмондо, Вентура, Жере, Фредерик Марч, Лайам Нисон... Но ни одному не удалось превзойти габеновского: все исполнители впадали либо в сантимент, либо в волюнтаризм. Не то Габен. После вереницы ролей удачников, счастливчиков-шустряков, осклабленных нахалов он предстает в образе Вальжана сумрачным, ненормативным типом с насупленными бровями и редкой улыбкой тонких губ. Лев повержен, но не растерзан шакалами. Сущий рыцарь величественного фиаско: давно подмечено, что большинство его фильмов заканчиваются убийством или, в лучшем случае, бегством героя. "Судьба Габена состоит именно в том, чтобы быть обманутым судьбой", - резюмирует Андре Базен. Но здесь приходят на ум и слова Германа Мелвилла: "Человек, я славлю твою силу, но воплощенную не в увенчаном лавре победителя, а в побежденном".
Неудачник, пораженец? Дудки. Всем бы так проигрывать. Его слово непререкаемо, его кулак неотразим. По бабам не сохнет - сами льнут к его малоприветливой персоне. Держится гоголем, даже когда жизнь спихивает его на задворки. Уж на что доходяга его Архимед-клошар из одноименного фильма Гранжье: только и проблем у него, что попасть в кутузку на время холодов, а ведь, сорвав куш, пьет дорогое вино (60 франков бутылка по ценам полувековой давности) и рассуждает об Утрилло. Кстати, несмотря на облик консерватора-зануды, герой Габена в искусстве изрядно кумекает. Если у владельца бара Дени Феррана (из уважения к герою в советском прокате "Солнце бродяг" переименовали на "Вы не все сказали, Ферран") на рабочем месте висит картина, то это Хоан Миро (сам владелец так объясняет свой выбор: "цветовое пятно, мне нравится, а что оно обозначает, не знаю"). Разумеется, в этом фильме он снова ветеран ("грязной", сайгонской войны) - и разумеется, снова измышляет "ограбление века". А подводят его, как обычно, завистливые дружки.
Но сам Габен за друга - в огонь и в воду, готов рискнуть и грудой золотых слитков, а потом ввязаться в утомительную и опасную перестрелку ("Не прикасайся к добыче"). Как и "папа Хэм", он прежде всего - герой кодекса, а уже потом любовник, эстет etc. Неслучайно оба они дружили (Габен, впрочем, более, чем дружил) с несравненной Марлен Дитрих, "музой века".
Годы не смиряют упрямца. Легионер, ухлопанный при штурме африканской крепости 30-х (фильм "La Bandera"), в 1968 году воскресает в обличии графа Мартиньяка, подвергающегося иному штурму: уговорам парижского нувориша, желающего заполучить ни много, ни мало татуировку со спины героя, некогда выколотую пьяным Модильяни. Нужды нет, что аристократ и парвеню скоро становятся дружбанами и весело попивают божоле - главное, кто верховодит в этом тандеме, конечно, Габен. Модильяни? Он подождет ("Татуированный").
Монументальный брюзга, величественный ворчун ("слово "спасибо" отсутствовало в его лексиконе", свидетельствовал друг Габена, Марсель Карне, изобретший неологизм "габениться", то есть проявлять характер), он с удовольствием совершает на экране красивые жесты. Например, за вечер спускает сказочный выигрыш на скачках - только ради прекрасных глаз бывшей возлюбленной, и никакого продолжения не следует: это жест ради жеста ("Джентльмен из Эпсома"). Но все же больше ему к лицу суровость. В этом удостоверяешься, очередной раз просматривая "Набережную туманов", где его герой жалеет сначала дворняжку, а уж потом - девицу. Убить его можно только исподтишка. Торжествовать над ним невозможно. Ведь уже о раннем фильме Габена "Зузу" критиком было метко сказано: "Это не бегство, а спокойный уход человека, который знает, куда ему нужно". От себя добавим: получив свое сторицей. Так может уходить только Жан Габен.
Олег Сидор-Гибелинда, "Столичные Новости"
