"У настоящих поэтов есть только год рождения" [ Редагувати ]

Стихи Роберта Рождественского, ушедшего 10 лет назад, и сегодня у нас - среди самых любимых.

Незадолго до смерти он написал о себе жестокие слова:

С юности зачитанный до дыр, он потом ушел в разряд: "и др...".

Может быть, для очень многих Роберт Рождественский сегодня находится в этом "разряде". Хотя по идее при нынешнем отношении к поэзии в сообществе "и др..." собралась неплохая компания.

Что мы вспомним из его стихов навскидку? Наверное, песни. Те, где не думают о секундах свысока; где сизым облаком грусть летит к родному дому; где грохочет над полночью то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны. Это уже бессмертие, пропуск в сознание даже тех, для кого фамилия Рождественского ассоциируется лишь с чем-то устаревше-советским.

Из этого сознания вычеркнут другой Рождественский, перед смертью писавший стихи, высекающие из читателя, как из спичечного коробка, пламя боли. Эта прививка честности необходима нам. Честности человека, вглядевшегося за грань:

"Дым из высокой трубы
будет плыть и плыть.
Вроде бы мой,
а по сути - вовсе ничей...

Считайте, что я
так и не бросил курить,
вопреки запретам жены.
И советам врачей...

Сгорит потаенная радость.
Уйдет ежедневная боль.
Останутся те, кто
заплакал.

Останутся те, кто рядом...
Дым над трубой
крематория.
Дым над трубой...

...Представляю,
какая труба над адом!"

Умирал Роберт Рождественский от опухоли в мозге. Опухоль была размером с куриное яйцо, и в стихотворении "Неотправленное письмо хирургу" поэт шутил: "Интересно, кто ж это вывел курицу, несущую такие яйца?!." Эта невеселая шутка - как нарисованная мелом стрелка в игре "казаки-разбойники": осталась пара шагов до черты, но...

Но в записных книжках Рождественского есть фраза - "у настоящих поэтов есть только год рождения. Года смерти у настоящих поэтов нет". И практически тут же звучит неуверенность в себе, в той самой поэтической "настоящести":

Из того, что довелось мне
сделать,
Выдохнуть случайно
довелось,
может, наберется строчек
десять...

Хорошо бы,
если б набралось.

Грустно, стыдно, но к неуверенности этой, к возникновению комплекса "разряд "и др..." приложили руку многие в восьмидесятые - девяностые, в той самой стране, которая ранее читала его "до дыр". Страшная история: когда Рождественскому была необходима операция за рубежом, полгода понадобилось семье, чтобы выбить у властей разрешение на... обмен валюты и визу. Такая кривая улыбка советской бюрократии. Вопрос был решен лишь благодаря контакту семьи с Горбачевым.

После двух операций в Париже Рождественский и писал стихи, в которых прощался со всем, что так любил. С женой, дочерьми, жизнью. Он умер позже, в Москве, в Склифе, его сердце останавливалось семь раз. В восьмой раз завести сердце врачам не удалось. Это было то самое, последнее мгновение.

Из последних стихотворений

Колыхался меж дверей
страх от крика воющего:
"Няня!..
Нянечка, скорей!..
Дайте обезболивающего!..
Дайте!!."
И больной замолк...
Вечером сердешного
провезли тихонько в морг -
странного,
нездешного...

Делают ученый вид
депутаты спорящие...
А вокруг
страна вопит:
"Дайте обезболивающего!.."
"Дайте обезболивающего!.."
"Дайте..."

Может быть, все-таки мне
повезло,
если я видел время
запутанное,
время запуганное,
время беспутное,
которое то мчалось,
то шло.

А люди шагали за ним
по пятам.
Поэтому я его хаять
не буду...
Все мы -
гарнир к основному блюду,
которое жарится где-то
Там.