А что было в Ираке до Хусейна? [ Редагувати ]
А что было в Ираке до Хусейна?
Немецкий политолог и историк, эксперт по проблемам Среднего востока и директор института изучения азиатской культуры при берлинском университете Гумбольдта Петер Хайне рассказывает в интервью корреспонденту газеты "DIE WELT" о новейшей истории Ирака и о режиме Саддама Хусейна.
DIE WELT: В случае свержения Саддама Хусейна американцами, каким по счету будет этот государственный переворот в Ираке?
Петер Хайне: Трудно назвать точное число - их было слишком много.
DIE WELT: Интересно в общих чертах узнать, что же произошло в Ираке после падения Османской Империи.
Хайне: Сперва было британское военное правительство, против которого в 1920/21 годах поднялось народное восстание, которое привело к установлению монархии. Во времена монархии военные постоянно совершали попытки взять страну под контроль, но свергать поддерживаемого британцами монарха не спешили. Своего апогея это противостояние достигло во время иракско-британской войны 1941 года, когда националисты восстали против британцев, что привело к временному изгнанию королевской семьи. Конец монархии пришел в 1958 году, после очередного переворота.
DIE WELT: Настал ли тогда мир?
Хайне: Нет. Восстания повторялись снова и снова. На первый взгляд эти конфликты можно было объяснить борьбой между коммунистами, нассеристами и арабскими националистами, но не в последнюю очередь проблема крылась в этническом противостоянии. В 1963 году партия Баас при поддержке офицеров-националистов организовала кровавый путч против генерала Куассема. В 1968 году партия Баас окончательно захватила власть, правда, на этот раз уже практически без крови. Это можно объяснить политическим бессилием тогдашнего президента Абд аль-Рахмана, который отдал власть, чтобы остаться в живых. Приход же к власти Саддама Хусейна в 1979 году без кровопролития не обошелся.
DIE WELT: Откуда исходили эти мятежи - от офицерских группировок или это были народные революционные настроения?
Хайне: В 40-50гг были большие народные волнения, вызванные гневом на британцев, а в 1958 народом овладели надежды на то, что конец монархии принесет прогресс и общественные перемены. Но в дальнейшем все перевороты и многочисленные попытки переворотов происходили без народного участия. Когда в середине 60-х я на протяжении года жил в Багдаде, там произошел целый ряд путчей, о которых я тогда даже не узнал, а только через несколько лет прочел о них в литературе. Повседневную жизнь иракцев эти дворцовые перипетии никак не тревожили. Однажды путч состоял в том, что президентский дворец атаковали два самолета-истребителя.
DIE WELT: А как реагировало население на эти властные войны?
Хайне: Поскольку государственная власть не заботилась об обеспечении правопорядка, люди начали организовывать неформальные структуры, чтобы обеспечить безопасность своей семьи. Заключались союзы между крупными богатыми семьями, создавались этнические и религиозные объединения, создавались клубы кланового типа.
DIE WELT: Смогли ли эти структуры удержаться при режиме Хусейна?
Хайне: Да, они просто приспособились к новым реалиям. Как минимум один член семьи должен состоять в партии Баас, чтобы помогать родственникам. Режим Хусейна сильно "закрутил гайки" в общественной жизни страны. Даже о погоде уже не поговоришь, поскольку погода важна для сельского хозяйства, а это уже интересы государства. За всем следят спецслужбы.
DIE WELT: Одним из мотивов силового вмешательства в Белом доме называют желание демократизировать Ирак. В случае успеха такой демократизации, может ли она стать моделью для всего арабского мира?
Хайне: Ирак всегда был привлекательным для других стран. В семидесятых годах многие арабы желали для своей страны такой решительной программы модернизации, каковая была у Ирака. А сегодня повсюду слышатся разочарованные голоса: "Мы все надеялись на Ирак, а глупый Саддам взял да развязал войну".
DIE WELT: Не говорит ли это о необходимости интервенции?
Хайне: Если бы демократия и благосостояние народа были настоящей причиной войны, то об этом можно было бы говорить. Но американцам придется нелегко. Ведь одно удалось Саддаму на все сто процентов: он зомбировал население тем, что исключительно США, введшие эмбарго против Ирака, повинны в том, что людям плохо живется. К тому же, никто не верит в благие и бескорыстные намерения американцев.
DIE WELT: Не привлекает ли иракцев та перспектива, что по окончании эмбарго нефтяные деньги потекут не в оборонную промышленность, а в социальную инфраструктуру?
Хайне: У страны есть хорошие возможности для использования природных богатств на общественные нужды. На сегодняшний день в стране существует неплохая система образования и здравоохранения, существует достаточно прочный средний класс, уровень просвещенности населения выше, чем в других странах региона. К тому же, позитивно то, что в правящей партии Баас не существует культуры личного обогащения ее правящих кругов.
DIE WELT: В своей идеологии Хусейн часто напоминает о доисламских традициях страны.
Хайне: Еще до Саддама среди населения укоренилось осознание того, что Ирак имеет очень древние традиции и богатую историю. Этим иракцы гордятся, как, например, египтяне гордятся своими фараонами. Интересен тот факт, что, почитая культуру своих предков, например, периода Месопотамии и гордясь их достижениями, сегодняшние иракцы в отличие от жителей других арабских стран имеют глубокое национальное самосознание и отмежевывают себя от соседних арабских народов. Это сказывается на понятии: "наш народ живет на этой земле уже тысячи лет и это наша нефть, только мы будем решать, что нам с ней делать. Кстати, национальная сознательность противоречит идеологии партии Баас, подчеркивающей монолитность большой арабской нации.
