"По небу корова летела"... Послесловие к интервью с Сальвадором Дали [ Редагувати ]

Послесловие к интервью с Сальвадором Дали "Известиям" - 18 лет спустя

Владимир Верников, Мадрид-Москва

Сальвадор Хасинто Фелипе Дали Доменеч Куси Фаррес - его полные имя и фамилия. В 14 лет он для выставки художников городка Пуболь, где жила тогда семья, против воли отца укоротил свое имя. Отброшенными оказались два "деревенских" имени и фамилия матери. Остались громовое Сальвадор ("Спаситель") и мягкое, почти элегическое - Дали. С длинным, заостренно-жирным - вместо точки - мазком кистью над латинским i.

На интервью с "великим, скандальным, божественным, непредсказуемым" маэстро я ехал не без страха и сомнений. Наша страна тогда, в 1985-м, с опаской вслушивалась в многословные горбачевские заклинания, но идеологическая зашоренность оставалась прежней. Среди прочего "западного упаднического искусства" и Дали оставался "идеологическим противником, трюкачом в живописи, клоуном в жизни", а знаменитые его усы и вовсе олицетворяли черт знает что. "Известия" же тех лет дышали полной грудью, запретных тем не стало вовсе, и шальная, почти авантюрная идея взять интервью у великого, противоречивого и эпатажного Сальвадора Дали все настойчивее пробивала себе дорогу.

Дорога оказалась вся в выбоинах. Отправил в общественный фонд "Гала - Сальвадор Дали" факс с просьбой об интервью. Отказ: Дали болеет и интервью не дает. Еще один факс. В ответ - звонок одного из руководителей фонда Робера Дешарне: "Об интервью можно подумать, но это будет стоить 30 тысяч долларов". Мне думать было не о чем: скажи я об этом условии в редакции, надо мной просто посмеялись бы. Ищу обходные пути в Башню Галатеи, небольшой дворец XVI века в Фигересе, городке под Барселоной, где Дали жил после смерти жены.

Как на охоте, расставил "флажки", хотя уже знал, что за последние 12 лет Дали не дал ни одного интервью. В назидание мне рассказали, как "великий шарлатан" зло пошутил над несимпатичным ему писателем Камило Хосе Селой, будущим нобелевским лауреатом, который несколько лет домогался интервью для скандального мадридского журнала. Вроде бы согласившись, Дали две недели выдерживал его в захудалой местной гостинице, каждый вечер отряжал своего личного секретаря - художника Антони Пичота для успокоительных разговоров, а под конец предложил полутораминутное общение по видеомонитору из соседней со своей спальней комнаты. Этот трюк он повторял не единожды, да и многочисленное окружение уже немощного, одинокого и потерявшего контакт с внешним миром Дали под разными предлогами не давало "доступ к телу" практически никому из пишущей - а уж тем более снимающей - братии. Легенда Дали, живого и творящего, не должна была кончиться. Рано.

Однако мои "флажки" не бездействовали: знаменитый летчик-республиканец и полковник Советской армии Хосе Мария Браво познакомил меня с каталонским адвокатом, оказывавшим профессиональные услуги фонду. Он, зная нравы обитателей Башни Галатеи, без особых надежд обещал поговорить и передать мое очередное послание. "Приманкой" была журналистская легенда - святая ложь, будто корреспондент "Известий" родом из Казани и совсем недавно оттуда. Ее следовало донести до самого Дали.

Казань - пароль. Казань - святое место для Дали. Там родилась Елена Дьяконова, его жена, которую он в первый же вечер знакомства на фуршете у поэта Поля Элюара - в то время ее мужа - вслух, при всех, назвал придуманным им именем Гала.

В июне наконец пришло письмо из Фигереса с именной "собакой" маркиза Дали Пубольского за подписью того же Дешарне: "Маэстро Сальвадор Дали... в принципе принимает просьбу об интервью. Оно могло бы состояться между 20 и 30 июня. Учитывая его состояние здоровья, любезно прошу позвонить в наш секретариат для уточнения даты встречи".

Позвонил. Уточнил: 23-24 июня. Но, возможно, придется подождать, если маэстро почувствует себя хуже. Невольно вспоминаю приключения Камило Хосе Селы. Знаменитость, живой классик, не мне чета. Надеюсь только на "пароль" - старость делает сентиментальными даже циников. И до конца не верю удаче: неужели "Известия" станут первой советской газетой, которая не только получит первое за многие годы интервью художника, а интервью эксклюзивное, и - это главное - опубликует его, не приняв за "идеологическую бомбу".

Уже в Фигересе, уточнив дату, нетерпеливо жду звонка Пичота. Дождался. Но меня ждал сюрприз. По пути на второй этаж жилой части дворца слышу: "Спрячь диктофон. Дали не выносит их". Входим в большую угловую залитую солнцем комнату. Дали - сухой, с бесцветным лицом и укороченными усами, в белой шелковой - до пят - тунике, в знаменитой черно-красной каталонской шапочке, из-под которой беспорядочно свисают седые и редкие лохмы.

Он сидит, укрытый поверх туники пледом, положив руки на подлокотник кресла, сделанного по его собственному эскизу, как экзотический африканский вождь племени на троне. И в ответ на мое приветствие что-то негромко бормочет. Слов разобрать не могу, хотя похожи они на русские. Подхожу ближе и уже почти догадываюсь, что он шепчет: "Божья корова по небу летела. Летела и села. По земле поползла. В людях нет зла". Он негромко смеется, протягивая слегка дрожащую, всю в коричневых пигментных пятнах, вялую руку и говорит:

- Я давно знаю эту вашу детскую считалку. От жены. Она ее часто повторяла, а я - вслед за ней. Я хорошо произношу по-русски?

Пытаюсь объяснить, что не корова, а коровка, что по-русски они звучат похоже, перевожу их на испанский, а он машет головой и не соглашается:

- Дети - великие фантазеры. Они вполне могут себе представить летающую корову. Им это даже интереснее, чем самая обычная божья коровка. Про нее они точно знают, что она летает. А вот корова, которая летает, а потом еще и ползает... Нет-нет, я всегда был уверен, что летала корова. Жаль, что мы все рано уходим из детства.

Антони шепчет мне: "Садись в кресло справа, левым ухом он почти не слышит. И диктофон держи сбоку и чуть сзади у его плеча, чтобы он не заметил. Включай".

Дали сидит, глядя прямо перед собой, не поворачивая головы: в носу у него тонкий дыхательный зонд, закрепленный пластырем на левой щеке. Говорит медленно, растягивая слова, с сильным каталонским акцентом.

- Скажите, а вы давно были в Казани? Там до сих пор по улицам ходят верблюды? Об этом тоже часто вспоминала моя жена. Сейчас, в конце века, верблюжий караван на городских улицах - это, должно быть, очень колоритно.

"Пароль" прозвучал неожиданно. "Отзыв" о современной Казани, почерпнутый из материалов нашего казанского корреспондента, похоже, удовлетворил его не полностью. Жаль, сказал он, что нет верблюдов, такая экзотическая деталь пропала. А машины - это неинтересно...

- В двадцатых годах в Мадриде была неразлучная троица - Луис Буньюэль, Федерико Гарсия Лорка и вы. На чем держалась ваша дружба?

- Мы познакомились в студенческой резиденции. Я учился в художественной школе Сан-Фернандо, они - в институте свободного обучения. Мы были молоды, беззаботны и тогда только начинали реализовываться как творческие личности. Но уже по праву считали себя гениями. С Луисом вместе мы написали сценарии двух его фильмов - "Андалузский пес" и "Золотой век". К пьесе Федерико "Мариана Пинеда" сделал декорации, хотя он и сам был отличный рисовальщик.

- А из-за чего расстались?

- Когда с Луисом мы разошлись во взглядах - он был близок к компартии, - то почему-то, даже не предупредив, снял мое имя в титрах. Я этого ему не простил. С Федерико - другая история. Он никогда не скрывал своей гомосексуальности. И по-сумасшедшему влюбился в меня. Мы оба тогда ненавидели женское тело, но я не мог ответить ему взаимностью. Не мог переломить себя. Легенда о нашей связи преследовала меня долгие годы. Пока не женился.

- Что за странное имя вы дали своей жене, маэстро?

- Ничуть. Лунная гала - это яркое световое кольцо вокруг вечного спутника Земли. Его нечасто увидишь, но астрономы от него без ума. Я тоже человек космоса. Ничтожная пылинка.

Даже прощаясь, в ответ на пожелание ему здоровья и новых картин он вдруг огорошил словами:

- Я принял решение о том, что сразу после кончины меня уложат в большую консервную банку дожидаться открытия, которое позволит однажды человечеству вернуть к жизни гениального Дали. Возвращать жизнь когда-нибудь станет обыденной операцией. Я спокойно дождусь этого часа в жидком гелии.

Зная, что и это его пророчество, будучи опубликованным, прозвучит, как одно из многих его эпатажных высказываний, Дали четко и внятно сказал:

- Не я клоун, а это чудовищно циничное и в то же время бессознательно-простодушное общество, чтобы скрыть свое безумие, пытается казаться серьезным. Я - и это повторял много раз - не сумасшедший.

Не интервью, а какой-то сплошной сюр получается. Но потом мы все-таки "вырулили". Больше часа он монотонно, но осмысленно и с юмором отвечал на вопросы, не раз еще погружаясь в свои фантазии.

Магнитофонная запись, которую храню по сей день, тому свидетель. А ведь в годы затворничества и болезни Дали многие в Испании были уверены, что он окончательно тронулся рассудком.

Интервью опубликовали спустя несколько месяцев. С купюрами, часть из них - в этом материале. Перестройка умов давалась тяжело. Зато "хватательный инстинкт" усилился. Слова Дали "...я даже готов подарить Эрмитажу некоторые свои картины" заметили в Москве. И мгновенно отреагировали: "Надо брать".

Дареному коню в зубы все-таки смотрят. Вначале за подарком должны были приехать эксперты из Эрмитажа - оценить его с художественной и стоимостной точек зрения. А вдруг подсунут фальшивку или какую-нибудь проходную сюрреалистическую "картинку"? А уж затем и решить, нужен ли Эрмитажу такой Дали, хотя тогда ни в одном музее страны его работ не было. По указанию из ЦК советник по культуре нашего посольства В.С. Быков отправился в Фигерес уточнять детали. Редакция отрядила туда и меня.

Следует признать, что определенная логика в необходимости экспертизы была. Специалисты, безусловно, знали о скандальной истории, которую, по одной версии, заварило окружение Дали, по другой - авторство принадлежало падкой на деньги жене Дали. Художника, давно не бравшего в руки кисть, уговорили проштемпелевать свой автограф на нескольких тысячах чистых листов ватмана и холстах. Доверенные художники-имитаторы с завидной охотой и производительностью взялись за дело. Фонд "Гала - Сальвадор Дали" по дешевке скупал их для себя. Так появились сотни легализованных фальшивых "Дали", которые по сумасшедшим ценам разошлись по галереям и музеям всего мира. Большой криминальный бизнес продолжался бы еще долгие годы, если бы не каталонский художник Мануэль Пуйоль Баладас. Увидев однажды стоимость своих картин на аукционе "Сотби", он возмутился нищенскими гонорарами за нарисованных им "Дали" и рассказал обо всем мадридскому журналу "Интервью". Любопытно, что некоторые из его имитаций, по утверждению экспертов, привлеченных судом, сам Дали с трудом мог отличить от "собственной руки".

Дешарне встретил нас с настороженностью и испугом. Он явно "не врубался": "Какие эксперты? Вы хотите еще одну картину?" "Почему еще одну?" - "Да потому, что одну для Эрмитажа мы уже передали". - "Кому?" - "Какой-то сеньоре из посольства, у нее доверенность была". И показал нам фондовскую "амбарную книгу", где чья-то закорючка подтверждала факт получения картины. Посольскую бумагу обнаружить не удалось.

С тем и вернулись в Мадрид. Посольство отчиталось перед Москвой, и на том официальная история картины Дали для Эрмитажа закончилась. Потом до меня стали доходить разговоры, будто в личной пинакотеке одного из членов Политбюро, которую он почему-то держал на своей загородной госдаче, есть "роскошный и никому не известный Дали". Но туда тогда было "не дотянуться".

На днях я позвонил известному дипломату Ю.В. Дубинину, бывшему в то время послом в Испании, а затем в США, Франции и на Украине. Нет, он решительно ничего не знает об этом случае. Разумеется, никаких поручительств получить картину никому не давал, на даче у высокого чиновника никогда не был. И вообще считает всю эту детективную историю мистификацией людей из окружения Дали, не выпускавших из своих рук ни одной - даже самой незначительной - его работы.

Правда, он помнит другую, более раннюю историю, к которой был причастен напрямую. Жена Дали несколько раз в телефонных разговорах предлагала от имени художника подарить Эрмитажу картину, которую он готов был написать специально для музея. Но при условии: руководство Эрмитажа гарантирует ее постоянную экспозицию. Такого документа послу не удалось получить ни от Министерства культуры, ни от музея. А потом художник серьезно заболел и уже не в состоянии был творить, вскоре умерла и Гала.

Тоже невеселый финал. Не случилось. А ведь благие были намерения. И в завершение послесловия к памятному интервью - информация к размышлению. Сын того высокого партийного начальника - известный советский ученый. Мой звонок и вопрос, есть или была в коллекции отца картина Дали, он воспринял с удивлением. Ответ сразу дать отказался. Сказал, что плохо помнит отцовское собрание. Должен поговорить с родственниками. Через несколько дней он позвонил, и вот какой у нас состоялся разговор.

- Вы идете по ложному пути в своем расследовании. В коллекции моего отца, которую после его смерти мы разделили между ближайшими родственниками, картины Дали нет.

- И не было?

- Думаю, что не было. Он был русским человеком по воспитанию и любил русскую живопись. У него были Саврасов, Суходольский, Семирадский и другие. Сальвадор Дали вряд ли его увлекал, думаю, он его просто не воспринимал.

- И на госдаче ее не было?

- Частное собрание хранилось в его московской квартире. На госдаче висели только казенные картины. Вряд ли там был Дали. Предположить, что мой отец мог присвоить картину, предназначенную Эрмитажу, способен только нечистоплотный человек. Неподтвержденные слухи лишь способны бросить тень на имя моего отца.

Отрицательный результат - тоже результат. Именно поэтому мы и не называем фамилию. И тем более ни в чем не обвиняем. А вдруг "мальчика" действительно не было, а мистификация удалась ее авторам? По этой части они были большие мастера.

Дали как-то сказал...

Золото приводит меня в восторг, а банкиры - это настоящие духовные слуги религии Дали.

Эротические фантазии занимают значительную часть времени, когда я не пишу. Мое удовольствие заключается в постоянном обновлении деталей, обстоятельств и действующих лиц.

Пикассо, вне сомнений, это человек, о котором я больше всего думал после размышлений о своем отце.

Пикассо - испанец, и я - тоже. Пикассо - гений, и я - тоже. Пикассо - коммунист, и я тоже - нет.

Гала - она, как волшебное зеркало, в котором соединяются самые прекрасные моменты настоящего на протяжении всей моей жизни.

Я подписался на пять экземпляров "Юманите" (орган компартии Франции), чтобы заставить вздрогнуть моих буржуазных соседей.

Думаю, что все мы неизбежно станем ангелами. Единственное, что тормозит эту эволюцию, - это социализм. Первое условие, чтобы стать ангелом, - надо быть собственником.