Норман Наймарк: Массовое убийство своего народа - тоже тяжкое преступление [ Редагувати ]

Профессор Стэнфордского университета Норман М. Наймарк, который сейчас проводит исследования в Американской академии в Берлине, в прошлом году опубликовал книгу "Геноциды Сталина", а 11 мая он представит ее украинский перевод в издательском доме "Киево-Могилянская академия". В интервью газете "День" он обсуждает, в частности, определение геноцида в конвенции ООН 1948 года и доказывает, что геноцид следует понимать шире.

— Как вы заинтересовались историей Восточной Европы?

— Это произошло в 1960-х годах в США. Меня интересовали левые и левые альтернативы (капиталистическому устройству). Я начал думать о России и Восточной Европе в этом плане, а также об истории коммунизма. Но когда я пожил в этих странах, "детская болезнь левизны" быстро прошла. Я жил и работал в Польше и России, а также в Восточной Германии. Я провел в коммунистическом обществе много времени, и мне стало сразу понятно, что это никакая не альтернатива. Люди были очень недовольны, коммунистические системы носили репрессивный характер. Я решил проводить исследования по истории, а Восточная Европа была своего рода terra incognita по сравнению с Европой и Северной и Южной Америкой.

— В книге "Геноциды Сталина" вы анализируете определение геноцида, представленное в Конвенции ООН о геноциде 1948 года. К чему приводит строгое соблюдение этой дефиниции?

— Возьмем, например, геноцид в Камбодже. Это очень показательный пример. Мы называем его геноцидом, однако сейчас продолжается суд над определенными лицами в Камбодже, и к ним не могут применить обвинения в геноциде. Почему? Потому что судьи и юристы придерживаются достаточно строгой интерпретации определения геноцида, представленного в конвенции 1948 года. То есть они говорят: подсудимые убивали людей не из-за того, что те принадлежали к другой национальности, расе или религии, хотя и это было. Обвинению трудно доказать, что жертв убивали за то, что они принадлежали к другим национальностям. Один из подсудимых, "товарищ Дуть", руководил страшным лагерем. На нем лежит ответственность за убийство 16 тысяч человек, но его не осудили за геноцид, так как эти люди были камбоджийцами. Вот это меня и беспокоит. Если кто-то массово убивает представителей своего народа, почему-то это не столь тяжкое преступление, как убийство людей других национальностей. Этого я действительно не понимаю.

— Как прибалтийским странам удалось вынести обвинительные приговоры за геноцид?

— Прибалтийские страны использовали собственное законодательство в сочетании с международным. Они расширили определение и судили злоумышленников в своих судах. Если бы их передали в Международный уголовный суд, скорее всего, не получили бы признания вины в совершении геноцида.

Одним из подсудимых в делах о геноциде был Арнольд Мэри, двоюродный брат бывшего эстонского президента Леннарта Мэри. Но он умер до завершения суда. Обвинение исходило из того, что он был советским чиновником, хотя и эстонской национальности, и что, убивая эстонцев, он уничтожал других, не своих. Так же можно утверждать, например, что те, кто работал на советскую власть в УССР, на самом деле не были украинцами.

Определение в конвенции 1948 года в целом правильное, за исключением того, что на пути к окончательному формулированию оно подверглось изменениям, и социальные и политические группы, первоначально входившие в него, впоследствии были изъяты преимущественно из-за лоббирования со стороны СССР и Великобритании. Последняя сначала вообще была против конвенции о геноциде из-за событий в колониях.

— Вы пользуетесь в книге "Геноциды Сталина" понятием геноцида в определении 1948 года полностью или с модификациями?

— В своей работе я все-таки полагаюсь на определение 1948 года, за исключением его узости и непоследовательности. Задумайтесь над таким аспектом: религиозные группы признаны потенциальными жертвами геноцида. Но религия сущностно отличается от этничности, национальности и расы. Религия — категория, абсолютно приписываемая. Сегодня вы можете быть православным, завтра католиком и так далее. Можете сказать о своей вере что угодно, и вас запишут в соответствующую группу. Если так, то почему такой подход должен ограничиваться только одной группой?

Еще один хороший пример — кулаки. Сталин сказал, что он их уничтожит, причем сказал это открыто. В СССР их было всего около десяти миллионов. Приблизительно 20—30 тысяч кулаков расстреляли на месте и еще около двух миллионов депортировали в спецпоселения и лагеря. Наверное, половина, а то и больше из них погибли. Сталин уничтожил кулаков как группу. Я не вижу оснований считать это действие менее преступным, чем если бы он заявил, например: я выбью поляков, потому что они мне не нравятся.

Посмотрите, кого причисляли к кулакам — это еще одна совершенно приписываемая категория. А кого записывали, к примеру, в поляки? Если у вас бабушка полька, фамилия звучит на польский манер или вы исповедуете католицизм, вы — поляк. Никто не задавал много вопросов. А кто такой, собственно, поляк? Некоторые из них осознавали свою этническую принадлежность, но в СССР на самом деле имелась в виду запись в паспорте в графе "национальность".

Так вот, я утверждаю, что все эти категории расплывчатые и что их развивают, прежде всего, злоумышленники, которые и совершают убийства.

— Не следует ли различать правовое определение геноцида и его использование в исторической науке?

— Я стараюсь употреблять термин геноцид в обоих значениях, правовом и историческом. В этой книге я пробую показать, что мы можем отталкиваться от дефиниции, принятой ООН, но сегодня уже не 1948 год. В разных странах произошли события, которые считают геноцидом, хотя они не соответствуют строгому определению геноцида по конвенции 1948 года. Тем не менее, квалификация этих событий как геноцида опирается на это определение и на представления, господствовавшие в то время.

Я стараюсь донести до читателя следующий призыв: подумаем о геноциде в более широком смысле, как в юриспруденции, так и в исторической науке — по той причине, что право не отделишь от истории. Они всегда будут перекрещиваться. Некоторые создают такие слова, как демоцид, социоцид, политоцид, а геноцид даже не употребляет, так как, дескать, этот термин сильно распространился в правовой литературе. По моему мнению, историки и юристы должны обращаться друг к другу, в частности, через научные труды.

— Существует противоположное мнение. Например, Тимоти Снайдер предпочитает термин массовое убийство и не употребляет геноцид, так как он "недалеко нас заводит".

— Я знаю Снайдера и его книгу (Bloodlands, "Кровавые земли"). Это прекрасная работа, и он — прекрасный историк, я глубоко его уважаю. Однако в этом вопросе я с ним абсолютно не согласен. Я считаю, что историки обязаны говорить на общеупотребительном языке. Если мы скажем, что геноцид принадлежит к другим сферам человеческой деятельности, принадлежит судам, публицистике и правозащитному дискурсу, мы допустим ужасную ошибку. Нам как ученым и историкам нужно размышлять о вопросе геноцида. Самоизолирование в любой форме ошибочно. Но я также считаю, что порочно утверждать: геноцид — слишком сложная, контроверсийная, скользкая тема, и поэтому лучше о ней молчать. Наоборот, важно о ней размышлять, говорить, обсуждать, доносить ее до людей.

— Не могли бы вы привести пример более широкой трактовки геноцида?

— Например, коммунистический геноцид. Еще несколько лет назад никто не говорил о коммунистическом геноциде. Под ним я имею в виду геноцид в Советском Союзе или геноцид Мао Цзэдуна. Недавно опубликовано прекрасное исследование, которое показывает, что в конце 1950-х годов около 45 миллионов человек было убито или погибло от голода во время большой коллективизации в Китае. Геноцид в Камбодже унес жизни почти двух миллионов граждан из восьмимиллионного населения. Разве это не геноцид? Подумаем об этой проблеме, раскроем ее, ведь речь идет о страшных преступлениях в истории человечества. Почему мы должны превращать несколько признанных случаев геноцида в "закрытый клуб"?

— Где в таком случае проходит граница широко применения термина геноцид?

— Посмотрим на случаи убийств, не являющиеся геноцидом. Например, есть мнение, что израильтяне совершили геноцид против палестинцев, но на самом деле так ли это? Нет, в 1948 году имела место этническая чистка — палестинцев выгоняли из домов и иногда убивали. Но это не то же самое, что геноцид.

Некоторые указывают на геноцид против американских индейцев. Существовала особая разновидность — геноцид со стороны колонистов, причем не только в Соединенных Штатах, но и в Африке, где белокожие уничтожали местные племена, и в Австралии, где убивали аборигенов. Некоторые из этих случаев следует считать геноцидом. Наиболее известный случай в Америке, который постоянно на слуху: кампания против племени чероки. Это племя грубо изгнали из Джорджии в конце 1830-х годов и заставили пересечь южные штаты — этот путь получил название "Тропа слез". Многие из этих индейцев погибли. В конце концов, они добрались до Арканзаса, откуда снова должны были перейти, на этот раз в Оклахому. Был ли геноцид? Я исследовал факты и пришел к отрицательному выводу. Не было умысла убить чероки. Их хотели изгнать с родных мест, и в определенном смысле это был классический случай этнической чистки. Я назвал бы это преступлением против человечности, но не геноцидом, так как не было умышленного массового убийства. Чероки могли себе дальше жить, только не в родной стороне.

— Следует ли осудить или же признать преступной идеологию, которой оправдывают геноцид?

— По этому вопросу я иногда захожу в споры со своими коллегами. Я не считаю, что марксизм-ленинизм можно, так сказать, признать виновным, как геноцидную идеологию. По мнению некоторых ученых, эта идеология имеет человекоубийственную сущность, и с этим я могу согласиться. Тезис о намного более низкой ценности индивида по сравнению с ходом истории, субъектом которой является партия, поистине смертоносен в определенных аспектах.

В своей книге я обосновываю тезис о том, что Сталин в самом деле был народоубийцей. Я не думаю, что то же самое можно сказать о Ленине. Ленин был убийцей, по его приказам было уничтожено значительное количество людей, но между целью и средствами существовала какая-то связь. Он не уничтожал группы людей просто так или на совершенно абсурдных основаниях. В книге я пишу, что не принимаю ни одну из тех причин массовых убийств в 1930-х годах, на которые указывал Сталин или которые представляют историки. Ленин действовал так: он отдавал приказ убить определенное количество крестьян на Тамбовщине, потому что там произошло крестьянское восстание. Повесить их на холмах, говорил он, чтобы всем было видно, кто там висит, и чтобы больше не было восстаний. Вот такой характер имела его кровожадность. Он убивал людей с очень конкретной целью, а не как членов сконструированных политических и социальных групп, которых на самом деле не существовало. Сталин был другим. Он убивал людей без какой-либо весомой на то причины — без какой-либо. И уничтожал людей группами.

— В вашей книге есть отдельный раздел о формировании Сталина как народоубийцы. Какие же факторы послужили причиной этого?

— Я пришел к выводу, что единственного объяснения геноцидной кровожадности Сталина нет. Метаморфоза произошла, скорее всего, постепенно, с привлечением ряда разных аспектов. Во-первых, это были особенности его воспитания в детские и юношеские годы в Грузии и жестокие условия, в которых он оказался. У него были тяжелые моменты во время революционной деятельности и периоды жестокости, когда он был молодым большевиком.

— Можно ли выделить переломные моменты?

— Нет. Я считаю, что не было одного-единственного поворотного пункта. Другие ученые придерживаются иного мнения. Некоторые говорят, что таким пунктом стала Гражданская война. Он руководил силами большевиков на Царицынском фронте и тогда впервые увидел и сам прибегнул к массовым убийствам и массовой жестокости. Но я считаю, что это произошло не единовременно, а разные факторы накапливались постепенно. На трансформацию повлияли такие факторы, как борьба за власть в 1920-е годы, которая вообще не была связана с убийствами, но касалась манипуляций и деградации людей. Мы видим, что в 1920-х годах и в начале 1930-х Сталин был очень хитрым, манипулятивным функционером, который был глубоко озабочен тем, как победить и перехитрить других коммунистов. Тогда он еще не убивал, а сосредотачивал власть в своих руках. Он уничтожал врагов и создавал мир, в котором только он был положительным героем, а все остальные — отрицательными. А вот когда он получил полнейшую власть в начала 1930-х годов, он сделал первые шаги к уничтожению масс людей, и никто не мог его остановить. Конечно, вокруг него были высокопоставленные чиновники и люди на местах, готовые выполнять приказы. В начале 1930-х годов он уже был массовым убийцей.

— В какой мере национальный вопрос, за который Сталин отвечал на заре большевизма, связан со всеми наступлениями на национальности во время его правления?

— По моему мнению, это стало результатом не столько советской системы в том виде, в котором ее установил Ленин, и частью которой, кстати, были ранние работы Сталина о национальном вопросе, сколько частью, так сказать, сталинизации Советского Союза. В каком-то смысле сталинизм был наступлением на все национальные группы, которые оказывали хоть какое-то сопротивление идее Сталина о будущем вхождении СССР в социализм. Конечно, была конституция 1936 года, но цель кровавых событий 1930-х годов заключалась в том, чтобы сломать хребет любой группе, которая имела собственную независимую идентичность и какую-либо возможность сопротивляться политике Москвы. Во-вторых, чтобы добиться этого, в 1930-х годах Сталин начал все больше отождествлять себя с русскими и полагаться на них, на русскую национальную традицию, русский национализм и русский язык, усматривая в них средства достижения желаемого будущего СССР.

Так вот, я считаю, что в самом деле существует связь между наступлением на украинцев, убийством поляков, кампанией во время войны против татар, кавказских народов, калмыков, корейцев и в конце концов балтийских народов и любой другой группой, которая имела самоидентификацию и поэтому могла тем или иным образом противиться диктату Москвы. Сталин не хотел брать всех их в социалистическое будущее. Он был намерен уничтожить их, сломать им хребет и вынудить к приспособленчеству и — я не хочу использовать слово ассимиляция, поскольку украинцам, так или иначе, было разрешено говорить по-украински, жить в Украине, танцевать украинские танцы и петь украинские песни. Но запрещено иметь достаточно идентичности, достаточно ощущения духовного единства, так как из-за этого они могли поставить под вопрос или сопротивляться новому миру, который тогда лишь зарождался.

— В "Геноцидах Сталина" вы пишете о культурном геноциде. Что вы под ним понимаете?

— Понятие культурного геноцида происходит из работ Рафаэля (Рафала) Лемкина, который ввел термин геноцид в работе "Власть Оси в Европе" (The Axis Occupation of Europe) 1944 года. Геноцидом Лемкин считал уничтожение культурных, языковых и интеллектуальных основ нации доминантным государством. В ранних проектах Конвенции о геноциде культурный геноцид также был признан преступлением.

В своей книге я называю культурным геноцидом действия советской власти против чеченцев. Власть была намерена уничтожить их как нацию и как культуру. Их дома разрушали, книги забирали, рукописи уничтожали, не позволяли им обучать своему языку и пытались истребить их как народ. Пытались лишить их собственной истории, полностью переписывая историю и изымая любые упоминания о них в учебниках и энциклопедиях по истории. В моем восприятии это очень точно соответствует сущности культурного геноцида — лишения людей не жизни, хотя в случае с чеченцами и это имело место, а значения как сообщества.

То же самое советская власть попробовала сделать с крымскими татарами, хотя и не в такой злостной форме. Татары — богатая, старинная, интересная и некогда высокообразованная цивилизация. А Сталин и советское руководство пытались уничтожить их.

Культурный геноцид иногда сопровождает обычный геноцид. Например, во время армянского геноцида взрывали армянские церкви, уничтожали армянские рукописи, раскапывали армянские могилы. Вместе с людьми уничтожали все, что свидетельствовало об их культуре, цивилизации.

— В "Геноцидах Сталина" вы критикуете определенные интерпретации архивных данных в исторических исследованиях. Почему?

— Меня беспокоит тот факт, что среди некоторых историков царит архивный фетишизм, то есть они считают, что только архивы могут рассказать правду и что нельзя использовать собственную логику и чувство меры, чтобы реконструировать целостную картину. Голодомор — хороший пример в этом плане. Кто впервые написал о Голодоморе? Роберт Конквест. А он читает преимущественно опубликованные материалы. Читает публикации украинцев, которые сумели вырваться из Советского Союза. В его книге "Жатва скорби" не так уж и много архивных данных. Но у него абсолютно фантастический инстинкт историка. Все историки фактически отрицали, что Голодомор имел место и даже не писали о Большом терроре. Он первый целостно описал Голодомор и террор. Причем он даже не профессиональный историк — он, по сути, поэт, который стал великим историком-советологом, так как остальные историки не выполняли своей работы.

Меня беспокоит то, что архивные исследования слишком привязаны, собственно, к архивам, например, в плане количественных данных. Сколько людей было убито? Я пишу об этом в своей книге: НКВД приводит данные, что столько-то людей было убито на том-то этапе, столько здесь, столько там. Прибавьте все данные, и все сходится до последней цифры. Вот такое совершенство. Я не верю НКВД ни на йоту, а некоторые историки пишут: это правдивые данные, так как они из архивов.

Например, что касается Голодомора, я очень осторожно веду себя с количественными данными. Я пишу: не верьте цифрам, по крайней мере, советским цифрам. Это как с пятилетками: все столбики сходятся, как в совершенной бухгалтерии. А мы знаем, что это выдумка: таких объемов продукции не производили и данные повсеместно фальсифицировали. То же самое касается количества жертв. Я не верю этим цифрам. На самом деле мы не знаем точных данных и можем лишь представить разумные оценочные данные.

— Джеймс Мейс подверг уничтожающей критике бездеятельность администрации США, которая даже установила дипломатические отношения с СССР как раз во время Голодомора, несмотря на осведомленность в ситуации. Что вы можете сказать о реакции западных стран на Голодомор?

— Скажу, что это еще одна ужасная история. Если речь идет о США и геноцидах, таких историй немало. Недавно вышла из печати книга Саманты Пауэр "Адская проблема: Америка и эра геноцида" (A Problem from Hell: America and the Age of Genocide), которая является, по сути, осуждением невнимания американцев к массовым убийствам в других странах. Мы блюдем собственные интересы, ожидания и надежды подобно любому другому государству с тем лишь отличием, что у нас есть сила и возможность, чтобы что-то изменить. Действия США во время Голодомора позорные. Бесславными были и репортажи Уолтера Дюранти в "Нью-Йорк таймс", в которых он отрицал факт Голодомора. Кое-кто хотел добиться (кажется, безуспешно), чтобы его лишили Пулитцеровской премии, которую ему присудили именно за репортажи из Москвы. Тогда в Украину приезжали западные политики из Франции и других стран. Они не увидели, что на самом деле происходило, так как им показали "потемкинские деревни".

В защиту Америки можно сказать лишь одно, хотя это впоследствии усложнило исследование Голодомора: в период маккартизма 1950-х годов нас начал волновать вопрос Голодомора. Украинцы получили возможность дать свои свидетельские показания, впервые был собран реальный массив данных о голоде. Но потом внимание к Голодомору стало ассоциироваться с Маккарти и маккартизмом, поэтому если кто-то потом изучал Голодомор независимо, его сразу записывали в маккартисты. Так что не все сложилось, как должно было.

Но вспомните: во время армянского геноцида мы были его свидетелями. Посол Моргентау писал руководству США: армян убивают, нам нужно что-то делать. Но Вашингтон палец о палец не ударил. Во время Холокоста американцы не верили, что уничтожение евреев действительно происходит. Мы не сделали ничего, да еще и лишили евреев возможности приехать в Штаты в 1930-х годах. Другие западные страны тоже ничем не помогли.

— Есть ли основания считать, что такое отношение изменится?

— Многие люди и организации во всем мире обращают внимание на права человека. Вопрос стоит так: могут ли разговоры о правах человека превратиться в действия? Думаю, что иногда могут. Вырос уровень осведомленности о геноциде и его жертвах, а также готовность помогать. США прилагают больше усилий, чем раньше, чтобы помочь жертвам геноцидных действий и привлечь внимание к проблеме геноцида.

Следует помнить, что мы не ратифицировали Конвенцию о геноциде очень долгое время, боясь, что ее могут применить против нас в связи с преследованиями индейцев и афро-американцев. Влиятельные сенаторы из южных штатов в Конгрессе США сыграли важную роль в задержке ратификации. Я очень надеюсь, что сегодня граждане следят за этим вопросом. Когда разразился Дарфурский конфликт, за ним пристально следили и много писали о нем. Возможно, поступила даже помощь из Северной и Южной Америки и ЕС. Европейский Союз осознает проблемы геноцида и прилагает реальные усилия, чтобы приобщиться к их решению, по меньшей мере, их освещению.