Юрий Луценко: Я защищаюсь тем немногим, что у меня осталось [ Редагувати ]

Экс-министр внутренних дел Юрий Луценко, недавно переведенный из Лукьяновского СИЗО в Киевскую городскую клиническую больницу скорой помощи, считает, что его трехнедельная голодовка не осталась незамеченной для власти, которая, по его убеждению, оставляя его под стражей, просто сводит с ним счеты. Об этом он заявил в интервью корреспонденту "Коммерсант-Украина" Валерию Калнышу.

– Расскажите об обстоятельствах вашего перевода из СИЗО в больницу скорой помощи. Как это происходило? Почему формой протеста вы избрали голодовку и думали ли вы, что она затянется так надолго?

– На последнем заседании суда (21 апреля Печерский райсуд Киева продлил срок пребывания Юрия Луценко в СИЗО до 26 мая.–Ъ) в знак протеста против незаконного решения я объявил голодовку, о чем пресс-служба "Народной самообороны" сообщила СМИ. С 22 по 30 апреля Генпрокуратура старательно не замечала этого. Ее позиция была следующей: голодовки нет, потому что отсутствует заявление от администрации СИЗО, хотя никакие законы такого заявления не предусматривают. Со временем игнорировать происходящее им становилось все труднее. 30 апреля мои сокамерники, под протокол, подтвердили факт моей голодовки. Взвешивание показало, что я потерял 14 килограммов; к слову, сейчас потеря веса – 19,5 килограммов, а главное – обследование показало наличие ацетона в крови. После этого администрация объявила мне свое решение о принудительном кормлении "смесью для голодающих", предназначенной для выведения ацетона из организма. Все это длилось три дня, и все эти дни ГПУ вещала о том, что я ем колбасу, пирожки и замечательную калорийную смесь. На это циничное зубоскальство и ложь я ответил отказом от приемов любых смесей, капельниц и прочего. В итоге 8 мая меня перевели в санчасть, провели несколько консилиумов. Состояние ухудшалось. 10 мая, на 19-й день голодовки, меня загрузили в автозак и отвезли в больницу скорой медицинской помощи. В окружении десятка спецназовцев в масках и еще двух десятков разместившихся в коридорах и по периметру больницы меня обследовал дежурный врач и отправил в палату. В этом помещении, с решеткой на окнах и дверях, где круглосуточно находятся четыре милиционера, я и пребываю.

– Каково состояние вашего здоровья сейчас? Что установили врачи?

– Под конвоем того же спецназа прохожу обследования. Есть от этого польза – не приходится стоять в очереди на процедуры. (Смеется.) Я не считаю себя ни Сталиным, ни Брежневым, чтобы публиковать в газетах коммюнике о состоянии своего здоровья. Проблемы есть, но, спасибо врачам, все под контролем. Капельницы ставят до глубокой ночи.

– Вернемся к последнему заседанию суда. 21 апреля вы были уверены в том, что вас выпустят на свободу?

– Нет, я в общем-то знал результат. Правда, допускал на 2%, что произойдет чудо христианского праздника Чистого четверга. Зря. В стране, где родной брат генпрокурора руководит высшим судом уголовного судопроизводства, а все судьи ходят под дамокловым мечом, который находится в руках администрации президента и Высшего совета юстиции, чудес не бывает. Кстати, самого решения суда я на сегодня, спустя 22 дня, так и не получил.

– Официально суд продлил вам содержание под стражей на том основании, что с вашим делом не ознакомились защитники. Ознакомились ли они с материалами сейчас?

– Моя защита давно отказалась от права на ознакомление с материалами уголовного дела. И сразу же направила на имя генпрокурора Виктора Пшонки ходатайство об изменении мне меры пресечения с ареста на подписку о невыезде, поскольку абсолютно все, даже надуманные, причины моего содержания в камере исчерпаны. В ответ – молчок. Направили даже обращение президенту как гаранту Конституции, прав граждан. Ответ – тот же.

– К слову, как вы думаете, многие ли помнят, почему вы находитесь в СИЗО и в чем вас обвиняют?

– Конечно, нет. Но, думаю, большинство понимает, что независимо от формальных деталей причина заключается в политической расправе Януковича над оппонентом.

– Учитывая ваше состояние, после выхода из СИЗО, когда бы это ни произошло, не планируете ли вы отправиться на лечение за границу?
 
– Нет, не планирую.

– Ранее в интервью "Коммерсанту" вы говорили о том, что дело в отношении вас – политическое и вы "недоговороспособны с властью". В вашей оценке ситуации ничего не изменилось? Возможно, вы готовы назвать тех чиновников, кто стоит за вашей "посадкой"? Например, вице-премьер Борис Колесников зла на вас не держит. А вы на него?

– Я не склонен к обсуждению моих отношений с обиженными на страницах печати. Реабилитация с помощью ГПУ – примечательно, что за подписью прямого руководителя моих следователей,– лидеров киллерских бригад, убийц, организаторов наркотрафиков и воров может создать слишком обширную переписку с не любимым ими экс-министром внутренних дел.

– Не считаете ли вы, что ваша голодовка осталась незамеченной властью, полностью проигнорирована ею и единственный ее результат – ухудшение вашего здоровья? Вам не кажется, что власть невосприимчива к подобным формам протеста?

– Мне так не кажется. Я считаю, что кто-то давно должен заявить о недопустимости продолжения тоталитарной практики содержания под арестом неосужденных лиц, не представляющих социальной опасности. Украинское законодательство предусматривает такие формы ограничения, как залог, подписку о невыезде, поручительство. Почему это не используется? Зачем в Лукьяновском СИЗО в ожидании суда годами сидят обвиненные в экономических преступлениях отцы семейств, у которых трое детей? Почему нельзя описать и взять в залог их квартиру, взять подписку и дать им спокойно ждать решения суда? Я отвечу: потому что поддержанное судом решение следователя ГПУ об аресте – залог взаимной поруки и неизбежности обвинительного приговора.
 
За всем этим стоят такие банальные вещи, как план для следователей и ГПУ, контрольные цифры, процент к предыдущему году, свидетельствующий об "эффективности" работы. Эта репрессивная машина удобна, но противоестественна в современном мире. Речь идет не только о политических узниках, но и о десятках тысяч обычных, может, и оступившихся, людях. Я призываю всерьез начать говорить не только о политически мотивированном содержании Луценко в камере для пожизненно обвиненных – кстати, в соседней с этой камерой сидит человек, обвиняемый в убийстве двух милиционеров,– но и о системе беспредела ГПУ в целом. Замечу, об этом я говорил, и не раз, когда был министром внутренних дел, но тогда это называли "противостоянием ведомств". Говорю об этом, как могу, и сейчас.

– В одном из своих писем на свободу вы написали: "Я готов отстаивать свои права и наивысшей ценностью – жизнью". Зачем? Ведь в худшем случае, если такая цена и потребуется, эти права вам просто не понадобятся.

– Согласен, фраза достаточно патетична. Но в общем она отображает мое состояние. Посудите сами: меня арестовывают за использование мною моих конституционных прав не признавать свою вину, не давать показания, выражать свое мнение в СМИ. Эту вызывающую дух Берии бумагу ГПУ (о продлении срока пребывания под стражей) без смущения четыре раза утверждают Печерский и апелляционный суды. То есть у меня впереди аналогичная комедия с перспективой лишиться свободы на 10 лет. Я для этого должен беречь свою жизнь и здоровье, изображая веру в правосудие и законность?! К сожалению, правовые аргументы в нынешней Украине не работают. Поэтому я защищаюсь тем немногим, что у меня осталось. Конечно, все это смахивает на корриду с неизбежным финалом. Но по мне это лучше, чем покорный поход на бойню районного мясокомбината.