Островок духовности посреди мертвого океана [ Редагувати ]

Атлантика пытается сбросить в пучину город на острове. Волны, словно живые твари, упорствуют в своем превосходстве над чужаком-человеком. Так выглядит океан сегодня. А таким он будет через двести пятьдесят миллионов лет. Уляжется кристалликами соли, и время насыпет над океаном земную твердь. Да еще поставит на ней город. Имя городу - Соледар.

За двести пятьдесят миллионов лет дно древнего океана превратилось в огромное подземное белое поле. Мертвый океан - источник жизни для десятков городов и сел там, наверху. Это тоже Донбасс, но не черный - белый, не угольный - соляной.

В 1879 году промышленная компания генерала Николая Летуновского начала строительство первой соляной шахты на берегу речушки со смешным названием Мокрая Плотва. А разве бывает плотва, выловленная из реки, какой-нибудь другой? Рудник открылся в 1881 году, и колония поселенцев-горняков стала разрастаться как на дрожжах.

Безымянную колонию возле рудника рабочие как-то сразу окрестили Собачевкой. Жизнь в колонии была под стать названию. На берегу речки ютилось с десяток мазанок со слепыми оконцами и толевыми крышами. В каждой такой мазанке - по нескольку семейств. Когда весной Мокрая Плотва бурлила потоками вокруг казарм, рабочие две-три недели кряду жили на чердаках. Но деваться было некуда. Другой работы в округе не сыскать. Ни тогда, ни сейчас.

Автор: "А сколько получаете?
Геннадий Галка, подземный комбайнер: "Восемьсот гривен - это сто рублей старыми. С работой здесь тяжело, некуда идти работать. Если закроют, буду искать работу, но где?"

Раньше соль добывали с помощью ручных сверл, каждое из которых весило по три пуда - пятьдесят килограмм. Сейчас в твердую плоть мертвого океана врезаются ножи комбайнов.
Но добыча соли не стала делом, менее опасным.

Старый мастер Николай Шулаев, повидавший за четыре десятка лет подземного стажа многое, считает, что соль - это индикатор экономики. Соль - это копеечный товар, но без него не обходится ни один серьезный производитель. Ни сталелитейщики, ни химпром, ни электроника. Вот и выходит, что уровень падения производства довольно легко оценить.

Автор: "Вот сколько вы добываете сейчас?"
Николай Шулаев, мастер по вентиляции "От двух миллионов тонн в год".
Автор: "А раньше?"
Николай Шулаев, мастер по вентиляции: "Семь миллионов, не меньше".
Автор: "Выходит, уровень экономики упал в три раза?"
Николай Шулаев, мастер по вентиляции: "Выходит, так".

Здесь существует  особый горняцкий язык. Язык земных людей сильно отличается от того, на котором говорят подземные люди. Вы только вслушайтесь - даже священник в шахтерском городе вместо слова "добыча" произносит "дОбыча", словно подчеркивая, что все происходящее под землей имеет особый смысл.

Отцу Константину часто приходится бывать здесь. Двести метров вниз - двести метров вверх, так и набирается подземный стаж. Он, пожалуй, единственный священник с этим самым подземным стажем. И он здесь нужен, потому что храма без священника - не бывает.

О том, что под землей существует храм, горняки говорили давно. Его приказал вырубить первый владелец рудника, который хорошо знал, как тяжело оставаться наедине с вечностью, особенно если число спусков не всегда совпадает с количеством подъемов".

Генерал-инженер Николай Летуновский уважал своих рабочих. Он знал, что благодаря им становится богаче, и пытался хоть чем-то отплатить горнякам. В 1879 году, почти сразу же после того, как был пройден ствол шахты, Летуновский приказал спроектировать подземную церковь, чтобы рабочие, перед тем, как уйти по штольням в темноту и неизвестность, могли попросить у Бога поддержки. Храм был вырублен недалеко от подъемника, и путь в забой проходил под этими сводами. Впервые они огласились песнопением в 1881 году.

Отец Константин, священник: "Голос здесь звучит совершенно необычно. Когда стоишь в одном конце этого храма, то иногда можно услышать, что говорят шепотом люди, стоящие в другом".

Но долгое время ни один человек не слышал здесь поющих голосов. В 1920-м году после национализации рудника было создано управление "Югосоль" с центром в тогдашней столице Украины, Харькове. Рудник принялись восстанавливать и очищать от мусора. А мусор решили сваливать под сводами подземного храма. "Не нужен горнякам опиум для народа", - решила новая власть. И устроила в святилище еще и стойла для тягловых подземных лошадей. А для того, чтобы отбить охоту ходить сюда по желанию, вынудила горняков приходить только по надобности. По нужде.

Николай Шулаев, мастер по вентиляции: "Смрад здесь страшный был, ведь мусора было сантиметров семьдесят. А вот здесь стоял нужник двухэтажный, залезали на него, как на пьедестал. - Двухэтажный? - Для того, чтобы больше влезло".

Отец Константин, священник: "Храм был поруган, осквернен, и это делалось сознательно".

Больше ста лет человек, словно кроты, выгрызали бесконечные подземные хода в толще соли. И в мертвом океане родился новый живой организм - соляной рудник. Он и впрямь живет своей жизнью. Ты бредешь в тишине горной выработки, и вдруг рядом слышишь гул. Это в соседней штольне проносится электровоз. Колеса вагонеток отбивают свой ритм на стыках рельс. Это идет соль.

Но к месту работы нынче редко добираются пешком. В соляной толще курсирует подземный автобус. Света фар явно не хватает, чтобы увидеть тридцатиметровый свод, но водитель прекрасно ориентируется в полумраке. Тем более, что дорогу к храму указывает барельеф соледобытчика на белой стене. Чуть позже мы увидим того, кто вырубил соляного шахтера.

Отец Константин, священник: "Настало время собирать камни".

Но было бы неправдой сказать, что вот так, в одночасье, вместе с очередной новой властью, вернулась духовность. Еще совсем недавно шахту всерьез рассматривали как возможное хранилище радиоактивных и химических отходов. Авторов проекта не смущал тот факт, что соль, смешавшись с водой, становится агрессивной средой, которой нипочем даже сверхпрочная сталь. Этот проект не забыт - ни там, наверху, ни здесь, под землей.

А может быть, храм - это всего лишь дань истории, мол, помним о прошлом, но живем настоящим.

Автор: "Так ли уж нужен шахтерам этот храм?"
Отец Константин, священник: "Я думаю, да. Нет, уверен, что это так. Шахтеры стояли, когда здесь был молебен, и у них были такие лица, что сразу стало понятно, как их тронуло это все - до самой глубины души".

Николай Шулаев, мастер по вентиляции: "Разве человек мог раньше сказать о своей вере? Я раньше заходил сюда, но ничего не говорил. А вообще-то, зайдешь сюда и так, иной раз, чего-нибудь и скажешь".

Петр Лукьянов, скульптор: "В храме легче дышится".

Этот человек знает, что говорит. Он проводит здесь больше времени, чем кто-либо другой. Петя-скульптор. Петр Лукьянов первый раз спустился на дно древнего океана лишь три года назад - чтобы рубить соль. И оставить под землей свои скульптуры. Горнорабочий на входе в храм - его рук дело. Заработок Петра - пятьсот гривен в месяц.

Петр Лукьянов, скульптор: "Здесь, в шахте, скульптуры простоят двести-триста лет".
Автор: "А сколько наверху зарабатывали?"
Петр Лукьянов, скульптор: "Пять тысяч в месяц."
Автор: "Получается, сменили заработок на славу?"

У соляных скульптур, кто знает, может быть куда больше времени. Эта почерневшая зола в толще - кусок дерева, которому двести пятьдесят миллионов лет. Ствол, превратившись в золу, все же сохранил отчасти форму.

Но даже не ради славы или вечности работает Петр в соляной толще. Он заметил, что с ним происходят удивительные вещи.

Петр Лукьянов, скульптор: "Здесь о плохом думать нельзя. Чуть что плохое подумаешь - сразу молотком по рукам".

Петр, пожалуй, единственный, кто может рассказать, каким был первый владелец шахты. Еще несколько дней - и он закончит фигуру Летуновского.

Петр Лукьянов, скульптор: "Серьезный мужчина, строгий, с бородой".

Есть что-то очень возвышенное в этом подземном храме. Может быть, строгость и красота раннехристианских катакомб, а, может быть, в соленых кристалликах стен сохранилась та острота жизни, которую чувствовал каждый горняк, спускаясь на двухсотметровую глубину.

Мы поднимаемся наверх, и я слышу, о чем говорят мои спутники - священник и горняк. Вместе со старым шахтером служил когда-то родной дядя отца Константина. Теперь молодой священник служит вместе с ним. Храм оживает. И, может быть, для этих людей когда-нибудь мелькнет свет в конце тоннеля. Хотя бы тусклый свет фар.