Полный формат Евгения Гришковца в сборнике рассказов "Планка" [ Редагувати ]

От времен "дописьменного" периода творчества за Гришковцом тянется не слишком пестрый хвост эпитетов: искренний, наивный, открытый, светлый, смешной. Все эти определения попадали в яблочко еще тогда, когда драматург выходил на сцену как актер и режиссер. Этот человек-оркестр не меняет, а закаляет свой повествовательный стиль - выработанный им, кажется, раз и навсегда. По словам автора, чтобы стать "полноформатным писателем", ему не хватало только малой прозы. Теперь и эта лакуна заполнена рассказами из "Планки" - сборника историй "ни о чем", из которых собственно и складывается жизнь.

"Планка" открывается автобиографическим триптихом "Другие", перекликающимся со знаменитой пьесой "Как я съел собаку". Опять флотские будни с их непринужденным идиотизмом и авторской нежностью к каждой мелочи. Разве что троеточий стало намного меньше. А так значительных изменений не наблюдается. Тот же юный герой, открывающий для себя элементарные истины. Типичные характеры, типичные для них обстоятельства. Вместо авторского предисловия - короткое извинение перед читателем за использование нецензурной лексики. Никакого кокетства - тема требует, а правдивость изображения не пустой для Гришковца звук.

Благодаря этой искренности, контакт автора и его читателей, зрителей происходит на непременной почве узнаваемости. Гришковец каждым своим неуклюжим пассажем, каждым "неотредактированным" абзацем, где пристальный глаз обязательно увидит кучу повторов, всей этой неопределенностью наподобие "будто бы", "почему-то", "вдруг что-то" доказывает, что катарсис возможен в любых ситуациях и только трагедиями не ограничивается.

После ознакомления с "Планкой" так и тянет на трюизмы. И это означает только то, что автор добился необходимого эффекта. Процесс сопереживания, как его понимает российский писатель, происходит из-за того, что каждый из нас, как бы он ни отличался от других, имеет конституционное право на банальность. Перед всеми иными правами - на свободу слова, вероисповедания или образование.

Согласно Гришковцу, мы отражаем поступки, реакции, эмоции друг друга. Возможно, с небольшими нюансами, значимыми для каждого из нас. Но глубинная суть от этого не меняется. Как неизменным остается статус человека - существа сначала рефлекторного, а затем уже умного (когда повезет).

Однажды во время представления "Как я съел собаку" какой-то мужчина рядом с восторгом шептал другу: "И я знал такого чувака, только это был не Коля, а Вася". "Планка" в восемь раз умножает этот градус распознавания (по количеству рассказов). Наверняка найдется читатель, знакомый с человеком, который во время заграничной командировки ("Лечебная сила сна") свалился от усталости в гостиничном номере и безбожно проспал фееричный ужин. Наверняка у кого-то есть сосед, который так же, как герой "Похорон ангела", носится с мертвой собакой - не догадался сразу узнать адрес кладбища для животных. Или друг, который в разгар лета отправил семью на море, а сам три незабываемые недели провел в самозаключении, почти не покидая помещения. Точь-в-точь, как персонаж из рассказа "Покой".

Не добавляя в искусство принципиально ничего нового, "Планка" в который раз продолжает и умножает самого Гришковца. На постдраматургическом этапе писатель проторяет путь праведника, учащегося обходиться малым. Сначала роман "Сорочка", потом повесть "Реки", теперь сборник рассказов. В области прозы осталось не так много возможных вариантов жанрового развития.