Сегодня одному из самых влиятельных писателей СССР, автору дяди Степы, исполнилось бы 100 лет [ Редагувати ]
Сегодня одному из самых влиятельных писателей СССР, автору дяди Степы, исполнилось бы 100 лет
13 марта 2013 года известному писателю и драматургу, автору хрестоматийного дяди Степы и трех государственных гимнов (СССР и РФ; последний из них используется до сих пор) исполнилось бы 100 лет.
"Самый главный великан" советской детской литературы, Сергей Владимирович Михалков не дожил до своего векового юбилея всего три с половиной года, но можно не сомневаться, что и их он прожил бы активно, деловито и с полной отдачей. Свой последний пост – председателя исполкома Международного сообщества писательских союзов, преемника Союза писателей СССР, – он занял в 2005 году в 92 года!
Незадолго до этого, уже в преклонном возрасте, он успел пережить развал СССР, гибель советской власти, которой всегда был пригрет и обласкан, потерю всех постов и должностей, исчезновение привычного окружения, поток оскорбительных статей с радостно подхваченным "гимнюком Советского Союза", но, как вспоминает Андрон Кончаловский, перенес все это со стоическим спокойствием. И даже с аристократизмом, который каким-то чудом сумел сохранить.
Кажется, что Михалков и всю свою жизнь прожил с таким же стоицизмом – настолько не задевали его ни перевороты, ни смены политического курса, ни войны, ни репрессии. Секрет своей живучести он видел в том, что никогда никому не завидовал, ни на кого не обижался и не терял чувства юмора. Бородатый анекдот живописует, как на очередного "гимнюка", брошенного в лицо, Сергей Владимирович очень спокойно ответил: "Может быть и гимнюк, но слушать будете стоя!"
И слушали. И аплодировали. И поливали грязью. И завидовали – еще бы не завидовать его близости к власть имущим, его удачливости, его зашкаливающим тиражам, на сегодня уже превысившим 300 миллионов экземпляров. И боялись – ведь Михалков, облеченный властью, непосредственно участвовал в травле Ахматовой и Пастернака, сочинив даже басню про "некий злак, который звался Пастернак", клеймил диссидента Синявского, осудил присуждение Нобелевской премии Солженицыну, считая это "очередной политической провокацией". Хотя, казалось, в этом не было никакой личной неприязни, одно чувство долга.
От него многое и многие зависели: он занимал высокие посты в Московской организации Союза писателей и в правлении СП СССР, был членом комиссии по Сталинским премиям, а потом по Ленинским и Государственным премиям, которые сам же и получал – и до членства в комиссии и во время оного.
Вряд ли именно такое будущее рисовал себе в начале 1920-х одаренный московский мальчик, чьи первые стихи похвалил Александр Безыменский, чья трудовая жизнь началась сразу после школы на ткацкой фабрике и в геологоразведочной экспедиции, а писательская – в отделе писем газеты "Известия". Даже когда в 22 года он печатает будущую классику детской литературы – "Дядю Степу", а через год получает благодарность от Сталина за стихотворение "Светлана" – самый обычный, надо сказать, незатейливый и безобидный стишок, случайно названный по имени дочери Сталина, даже когда в 24, еще студентом Литинститута, он становится членом Союза писателей СССР, а в 26 получает свой первый Орден Ленина (всего их будет четыре) – едва ли он представлял, до каких высот вознесет его судьба. Или талант приспособленца, как считали одни? Или острое чувство конъюнктуры, как злословили другие? Или гениальное везение и, как сказали бы сегодня, отсутствие комплексов? Во всяком случае, в комплексе вины этот поэт-чиновник никогда не был замечен.
Западные биографы сказали бы, что Михалков сделал прекрасную карьеру, и были бы правы. Он жил в трех империях, пережил всех генсеков, со всеми найдя общий язык, и стал единственным в своем роде рекордсменом – автором слов трех державных гимнов. В первый раз, еще во время Великой Отечественной войны, его даже не собирались привлекать к конкурсу– он считался сугубо детским поэтом. Помогли друзья, а потом инициативу взял в свои руки Иосиф Виссарионович, который и стал первым редактором гимна – в процессе доработки текста "поэт и царь" встречались семь раз. С тех пор Сергей Михалков неоднократно повторял, что самым интересным собеседником, которого он встречал за свою жизнь, был Сталин.
Может быть, он и не лукавил – этот вечный "тринадцатилетний мальчик", как называла его первая жена, Наталья Кончаловская, с которой они прожили больше полувека. Только такой вечный подросток, не разучившийся мечтать и придумывать то, чего нет, и искренне верящий в свои фантазии, мог без тени сомнения совмещать все эти отчаянные крайности.
С одной стороны, сценарии к любимым – и вполне народным – фильмам ("Три плюс два", "Большое космическое путешествие", "Новые похождения Кота в Сапогах") и детские пьесы, которые шли на сцене десятилетиями, с другой – вполне бюрократические должности и чиновничья услужливость, отмеченная десятками премий, орденов и медалей.
С одной стороны, такое легкое, мальчишеское восприятие мира и идеально ложащиеся на детскую матрицу строки, которые потом не вытравить никакими школьными программами ("а у нас сегодня кошка родила вчера котят", "я ненавижу слово "спать"!", "я не трус, но я боюсь"…), а с другой – кондовые, тяжеловесные басни и уродливые, вымученные агитки: "Коммунизм"! Нам это слово светит ярче маяка. "Будь готов!" – "Всегда готовы!" С нами ленинский ЦК!"
С одной стороны, путь фронтового корреспондента, очерки с передовой, ранения, боевые ордена, с другой – преследование тех, кто не угоден власти, и, в свою очередь, умение угодить вышестоящим, под какими бы лозунгами они ни приходили...
Да, трудно быть великаном – ты весь на виду: огромны твои достоинства, но и недостатки твои колоссальны, тем более увеличенные завистью лилипутов и просто менее удачливых сородичей. Персонаж крайне неоднозначный (и этим еще более интересный), Сергей Михалков, как ни странно, оставляет ощущение абсолютно целостного и внутренне гармоничного человека. Крайности в нем не просто уживались, он их как будто не замечал. Он делал то, что, по его мнению, должен был, а было – то, что было. В том числе и огромная любовь, удовлетворение прожитой жизнью, семейное счастье и тихая, умиротворенная смерть – от старости. Он просто уснул со словами: "Ну, хватит мне. До свидания".
Джой Тарталья
